Один из любимых: начало первой записи каждого месяца. Из жж, потому что в дайри в этот раз почти не писала. В жж писала в основном "под глаз", только для себя.
12 больших кусков мяса, выклеванных из жизни.январь.
Никогда заранее не знаешь, а с кем тебя соединит Соединенное Королевство.
Меня - со мной. Промельком, но неиллюзорно - с тем кусочком меня, которого мне так не хватало; я не очень понимала, как без него быть, но как-то была (а варианты?); долгие годы считала свою способность влюбляться несущей фигней и основополагающим качеством личности; потом обнаружила, что это не так; потом шла под темными низкими сводами вперед, забывая себя прежнюю, шаг за шагом; то, что состояло из юности, легкости и меда, стало ядом, тяжестью и сумерками; а тут вдруг наступил Уэльс. Это было, метафорически говоря, днями высокого голубого неба. И даже если сейчас небо вновь затянется беспросветными тучами, я вспомнила, а как это - голубой цвет. Какой он. На практике, не в теории. В сердце, не в уме.
Я купнулась в струе светлей лазури.
И снова в нее верю.
февраль
По вечерам у меня есть крем для тела (виноградный, авокадовый и какой-то еще) и тело для крема (согретое, влажное после душа); mjuk по-шведски "мягкий", так вот крем вместо русского "шмяк" издает немножко "мьюк"; вообще, интересно, да, как в индоевропейских языках звуками передают всевозможные оттенки мягкости: в шведском мьюуук; а у нас: мяаааахка - получается сперва чуть влажно и расплывчато из-за смазанной мь, а потом гладко и сухо из-за хка, как шубный мех; софт - совсем сухо, а если надо увлажнить - английский предлагает ассортимент слов с мь и ль, и шведский вслед; по-шведски "нежная улыбка" будет: милт леенде, и что-то в этом есть от таянья шоколада, и можно думать дальше, вглубь, перебирать слова, которых много частичных синонимов, но, вероятно, все наоборот: звуки создают ощущения из-за того, что часто встречаются в словах с определенным значением, и мы привыкли ассоциировать, а не слова создают ощущения из-за звуков. Какой можно из этого сделать вывод? Я не в состоянии намазаться кремом, не обращаясь ко всем хотя бы частично знакомым мне языкам (как и помыть окно без цитаты). А меж тем, можно было бы подумать вот что: у меня есть крем для тела и тело для крема, это такое специальное вечернее удовольствие - соединять их; вообще, прекрасная история - соединять вещи, предназначенные друг для друга, наслаждение процессом, удовлетворение результатом, и в конце концов, не поэтому ли любят и секс. Но я как будто бы неспособна так подумать вне контекста о том, что я неспособна так подумать. Почему-то. Потому же, почему Яэль Альмог не заменит Йонга Гросса на съемочной площадке, а Йонг Гросс - Вупи Накамура в постели. В "Нет" все они думают одними словами на одном языке, но в жизни, конечно - разными на разных, и авторы, как могли, передали это при помощи одного. "Мьюкь!" - говорит очередная порция крема, падая из пакетика мне на пальцы. Снежно-белая, обманчиво-легкая, нежно-гладкая, приятно-скользкая, странно-ароматная масса - моя чешуя втягивает ее с почти неиллюзорным хлюпом и становится человечьей кожей. Платье, соприкасаясь с намазанным кожаным телом, пропитывается неопознаваемыми цветочными южными ароматами с едва уловимой аптечной нотой. От моих движений подол поднимает ветер. Короткий, маленький домашний ветер. Есть такой глагол: умащать. От него у меня в глазах начинают мелькать призрачные слайды про Египет и Междуречье.
март
Коротко о главном: покинула клуб "пыльные гантели" и с понедельника веду здоровый образ жизни (ха-ха). С прошлого, в смысле, понедельника, который 25 февраля. У меня теперь есть персональный коуч. И три новых приложения на смартфоне. И тренировки каждый день. И портативные шоаррские весы (с шоаррской к ним инструкцией). И дневные, а также недельные нормы КБЖУ. И пластиковая карточка в "Зарядку" (убойно-розовая, с трогательной мотивирующей надписью "оберег от жирной жопы"; в кошельке она лежит тремя словами внутрь и жопой наружу). И любимый тренер - внезапно оказалось, что в "ЗРДК" работает Игорь Кынкурогов; он узнал меня с двух нот, увидев мою заявку, немедленно обрадовался, сказал: "да тебе ж прямая дорога к нам на кроссфит!" - после чего протестировал меня и щедрой рукой подарил пять своих клевых тренировок (видимо, в рамках акции "первая доза бесплатно"). На Игоре есть бейджик с надписью "ТРЕНЕР КОТАН". Я ежедневно хожу не менее 6 километров пешком по заветам Айечки и постепенно открываю для себя дивный радикально новый мир. В очередной раз поражаюсь, насколько медленно усваиваю информацию телесно. Чувствую себя персонажем сразу двух анекдотов: "Врешь, натовская морда! Не может солдат в день съесть два мешка брюквы!" и "Водка "Аватар": управляй синим телом". Котик не только круглый и неповоротливый, но еще тупой и слабый. Ну, довольно целеустремленный зато. Греет мысль: все то, что я превозмогу за девять недель, мне не придется превозмогать на д(Д?)ороге.
"А ведь только по Европе прогуляться хотели!" (с) Стас,
который, кстати, отрезал свой роскошный хвост под самый корень и коротко подстригся, чтоб удобнее было тренить;
я тут заходила в "Кино, домино" и не узнала Стаса в затылок.
В целом: мне скорее нравится. Интересно делать и интересно за собой в этом всем наблюдать. Важно: насилия над личностью, как с вождением, не происходит. Давно известно: когда "надо" = "мне надо" = "потому что я так хочу", это серьезно избавляет от отчаяния.
апрель
Важное, пожалуй. Не могу перестать думать про это. Надо записать. В пятницу вечером, когда возвращалась домой из керамической мастерской, решила пройти от Ленина по Тургенева, а потом - по Первомайской и Мамина-Сибиряка. И на Тургенева подняла голову. Небо было - высокая, широкая, длинная медленная река, на которой только что взломался и тронулся лед. Вода между облачными льдинами - темно-синяя в черноту, течение - с севера на юг. Я шла сперва против течения, запрокинув голову, потом - по своей улице - по течению. Завороженно смотрела. Останавливалась. Потом снова шла. Головокружительно. Высоко. А давайте так будет всегда, думала я.
Широкая темная медленная река, лед. Я думала, что соотношу это небо с опосредованным опытом. С Кэтичкиными фотографиями Невы. С какими-то, не знаю, фильмами. С какими-то где-то прочитанными/услышанными словами. Но нет. Это есть в моем непосредственном опыте, поняла я сейчас. Стокгольм, прошлый март. Количественно непосредственный опыт никогда не перевесит опосредованный; но качественно...
Впервые в жизни от мысли о быстрой изменчивости неба я испытала что-то похожее на почти физическую боль.
"И это все, и больше нету ничего, есть только небо, вечное небо". О, если бы.
Март закончился. Хороший был март. Самый лучший, наверное, из.
май
Тоже про ностальгию. Ходила вчера на Монстрацию впервые в жизни (очень хорошо! очень! почему я этого раньше не делала? впредь буду делать! и отличная тема оказалась писать плакаты на обороте Десколадиного календаря - в следующем году надо будет заполнить все 12 страниц и листать; в этот раз я собиралась впопыхах, плакаты писала в трамвае, сделала только четыре, и мне отчетливо не хватило) - поймала флешбэков первомайского прекрасного. Очень остро вспомнила то, что редко вспоминаю. Два. Первое - из детства, когда родители меня брали на первомайскую демонстрацию. Гулять по Ленина. Советские времена были тогда - рукой дотянуться, не оборачиваясь; и настроение соответствующее. Папа сажал меня на плечи. Ужасно я это любила. А в конце, нагулявшись, все шли в кафетерий магазина "Океан" ("заметьте, запрета в питании нет на рыбу в любой из врачебных диет!") - пили водку и кофе, ели бутерброды. Мне покупали бутерброд и сок. В кафетерий было из входа поворачивать направо, а в магазин - налево; и у магазина в финале был огромный аквариум с золотыми рыбочками. Декорированный узким черным кафелем. И кафельная же приступочка перед стеклом, выше детского роста. Когда мы с мамой ходили за покупками (не в первомай, конечно), она подсаживала меня на эту приступочку, и я смотрела на живых рыб, пока она выбирала мертвых. Первомай. Яркое ощущение: ваще непонятно, но праздник! Оно побледнеет потом и распространится на всю жизнь. Ничего непонятно, но праздник!
июнь
"В тайны мира проникший, тайны мира постигший, / Всех пределов достигший, / Он узрел ширь земную, он узнал глубь морскую, — / Я о нем повествую". Вчера в "Йозефе Кнехте" увидела эпос о Гильгамеше в стихотворном переложении Семена Липкина, начала читать, шокирована, не знаю, как к этому отношусь. Не понимаю, почему шокирована. С переложением Гумилева нормально же у меня все было.
Полистала, заглянула туда и сюда. Двинулась от начала. Дошла до Шамхат - сердце колотится, руки трясутся. Чем взволновалась - загадка. Радикальной сменой ритма? Рифмами? Легкостью (до панибратства) отношения к источнику? Ладно, оставим пока.
Гильгамеш с привкусом нибелунгов.
(вообще, наверное, если б я ограждала детей от информации, то от какой-то такой;
ну, как "ограждала": старалась бы заслонить эту информацию другой, не приводила бы их в лес к этому дереву и не обращала бы на него их внимание).
- - -
Начала читать "Гиперион" Симмонса, дошла до первого дня в дневнике отца Поля Дюре и расплакалась.
июль
Дочитала вчера "Гиперион".
Стою на развилке: пойти дальше в цикл, как минимум в одну следующую книгу, или поступить тем же образом, каким я поступила когда-то с "Дюной": закрыть глаза на содержание (но не факт существования) цикла, признать для себя первую книгу законченной, достаточной, единственной, а это свое решение - окончательным и пересмотру не подлежащим. Неважно, что загадки не разгаданы, что заданы вопросы, а ответов не дается, что намеки туманны и противоречивы, что все это - граница сада расходящихся возможностей. В чем суть деяния, которое здесь называют паломничеством? Шесть человек - и повторим вслед за персонажами: шесть ли? - идут в последний, в общем-то, путь, навстречу своей непредсказуемой судьбе, и, когда совершают шаг в Решительный Этап, берутся за руки и хором поют "We're Off To See the Wizard" - так Мюнхгаузен в конце захаровского фильма лезет в небо по веревочной лестнице. Гегемония, Бродяги, ИскИны - все они совершают в этот момент шаг в Решительный Этап. Вся известная нам по книге Вселенная совершает этот шаг. С - синхронность. Ставки сделаны, ставок больше нет. Поет ли сейчас Вселенная? Можно ли выиграть в этой игре или можно только отсрочить проигрыш? Можно ли вернуть Старую Землю? Будет ли понятно больше, чем стало понятно сейчас? И мой любимый вопрос: что находится, что в принципе может находиться за пределами показанного нам кадра?
Думаю, я поступлю как с "Дюной".
Здесь финал.
август
Эти картинки на память - как обложки для спичечных коробков. Дымчатый горизонт, очень живые подвижные мы, очень характерная пластика, выхваченные из темноты фраменты. Жаркие, жаркие, ирреально жаркие языки костра. Капли на коже. Какие-то скатываются, какие-то подолгу не высыхают - и если прислушаться, некоторые особо крупные можно выделить и ощутить индивидуально, не слитно с остальными. Все беспредельно открыто и предельно нехитро. И так ново и прекрасно это: обсыхать у костра. Выйдя из мягкой зеркальной воды, не спешить вытереться и одеться, а как есть идти к большой сосне, в верхних ветвях которой путаются звезды, и долго, долго стоять на берегу, ощущая его удивительно древним, а себя - удивительно юной и задорно недолговечной, и поворачиваться к огню то так, то этак, позволяя языкам пламени пробиваться к тебе сквозь воду, оставшуюся на поверхности тела, позволяя через расстояние вылизывать твои глаза изнутри, вымывать из них отпечатки любых предыдущих и последующих изображений. И воду, и костер можно гладить, как котенка: почти не прикасаясь, почти прикасаясь, главное - чтобы ладонь не замирала в одной точке. Реда сварила кофе в кофейнике, так что я достаю кружку с жирафиками - с ней я играла Табаки на "Доме", с ней всегда езжу в лес. С ней захожу в озеро, чтобы пить кофе в озере. С ней стою у костра. Там, в воде, были моменты, когда внезапные подводные травы легко гладили меня по голому животу. Если представить их в виде леса, то я плыла над ними в небе, ватерлинией на уровне облаков: белая, как луна, длинная, округлая и гладкая, как рыба; небо над лесом было пасмурным, сгущенно-сумеречным. Много свободы и блаженства содержалось в этом ночере, мимоходом сделанных открытий, смешных эпизодов и хороших моментов, сладких абрикосов, стекающего по лицу и рукам арбузного сока, мелких колючих звезд, распадающихся, как ни пытаешься собрать их в знакомые созвездия. Только две Медведицы и Кассиопея не распались. Я мало напрягалась, много улыбалась, ела арбуз на ощупь и даже не порезалась ножом "слава литератору от народа". Еще мы с Редой держались за руки: первый раз внутри Балтыма, когда во время ночного заплыва услышали плеск в своем направлении и испугались (на оклики никто не отзывался, было очень крипово, я представила агрессивную ондатру и немедленно кинулась к Реде - схватиться за нее для успокоения, одновременно - заслонить, встав между ней и источником опасности, и прикинуть, как именно буду защищаться, если что: в какой момент и куда лучше бить кулаком, как именно усилить кулак, превратив часы в кастет, все такое; мои спонтанные реакции очень смешны мне, когда я на них потом смотрю; но в тот момент я прямо всерьез готовилась к сражению с неизвестным плещущим крупным чуваком, стремительно перебирала варианты и перекрывала адреналиновый выброс окситоцином - или кортизоловый, или что там происходит во время паники; трогать теплого товарища, которого надо защитить вместе с собой и вперед себя - отличное средство для отрезвления, расчеты мгновенно выходят вперед стихийных эмоций, приглушая их; когда товарища нет, я обычно первым делом бросаюсь к тексту - к молитве или к Бродскому, успокаиваюсь и сосредотачиваюсь о замедленное произнесение слов внутри себя), и второй раз - перед самым отъездом, мы стояли у кромки воды и пытались наглядеться на звезды впрок. "Чувствуешь ли ты в груди моральный закон?". И тут я осознала наконец, что Реда - такой самый друг, о каком я мечтала еще в детстве. Совсем такой. Просто, когда я была ребенком, у меня не случилось, как я мечтала; но вот, выходит, случилось потом. Теперь. Практически абсолютное попадание. На всякий случай: я не страдала в 90-е, что у меня не появилось такого друга или что Вирна или Толик, например, не такие были, как моя мечта или мое представление. Я уже тогда неплохо умела любить что дали. И вообразить себе, чего не дали, но хочется. Рано усвоила: нечестно (да и бесплодно) обижаться на людей, что они не соответствуют моим каким-то внутренним мыслям и ожиданиям. Журавль - в небе, синица - в руке, и никакой беды, что синица не журавль. Мне ужасно повезло, правда: и с внутренним складом меня, и с воспитанием, и со всем вообще. А сейчас просто тепло, что моя мечта из тех времен все-таки сбылась. Это уже не очень важно. Просто любопытный момент. Как у Фрая: "рано или поздно, так или иначе". Я держу рукой свое исполнившееся желание. Я держу в уме, что тополя срублены, а торфяное болото засыпано. Но они всегда со мной. Есть вещи, не имеющие срока давности: как будто ты, подобно дяченковскому Сфинксу, одновременно присутствуешь во всех точках своей жизни.
И фокус - здесь. Берег Балтыма. Одни из лучших моментов этого лета.
И счастье есть, и покой, и воля. Все есть на свете.
Мне нравится, как я смеюсь. И как свет от костра разливается по моему животу, и как капли лежат на коже, и как переглядываются на кружке жирафики, и как на всех фотографиях меня можно узнать по браслетам, кольцам и дурацкой пластике.
сентябрь
Чувствую себя очень медленной и тупой, потому что только сейчас дошло. То есть: потому что только вчера ночью было поймано - в полусне уже, в несвязных блужданиях по темной квартире. А должно было сразу много лет назад, поскольку это примерно очевидно. Отчего ритмы Седаковой - такие родные и насквозь знакомые, отчего кажется, что это мое детство, мои колыбельные, мои темные страхи, тени в углах моих комнат, мои зеркала, тепло моей кровати, мои тополя, мои чаяния. Ну разумеется. ОТТОГО ЧТО "ПЕСНИ ЗАПАДНЫХ СЛАВЯН". Причем сразу по несколько песен в каждом тексте (оттого и качания, постоянные колебания ритма). Август - астры, август - звезды. Детство - Пушкин. В дословесные времена, в полусловесные времена я плавала в этой напевности, как в околоплодных водах. Позже, во времена насквозь словесные, я разглядывала свою шею в зеркале, панически боясь найти следы укуса; подходила к зеркалу по пять-семь раз за вечер, перепроверяя. "Это зуб вурдалака, поверь мне". "У ворот сидел Марко Якубович, перед ним сидела его Зоя, а мальчишка их играл у порога". Глухим папиным голосом. Самая первая для меня песня - и только потом все остальные. Пушкинские тексты прорастали в тело, как мицелий. "Наше все". Были ночи, когда я просыпалась по ночам от тревоги и ужаса. Все происходит от слов словами через слова; мир сделан из слов. У текстов Пушкина есть потрясающее свойство: быть одновременно очень своими (как дом) - и очень чужой территорией, очень дикой (беспокойной, неконтролируемой, и каждый следующий шаг может оказаться шагом в обрыв). Вот и Седакова. Яблоко на дереве пушкинской традиции.
Ее стихи - для той маленькой девочки меня, которая печалилась, что "Песен западных славян" так мало - всего дважды восемь. Четырежды четыре. Да и то заключительный "Конь" какой-то странный - как будто должен быть другой. И вот наконец другой. Тот самый. "Конь не говорит, а отвечает, тянется долгая дорога. И никто не бывает счастливым. Но несчастных тоже немного".
(все-таки рифма! рифма все-таки! только сейчас ее заметила: она хорошо спряталась на самом видном месте).
Я иду, и слова пружинят под ногами.
октябрь
Маме вчера семьдесят.
Папы нет с нами семь лет (и три дня).
Семь лет. Одна шестая от тех сорока двух, что мама прожила с ним в счастливом, по ее словам, браке.
Одна десятая от тех семидесяти, что она прожила.
У нее, конечно, в отличие от меня совершенно нет времени на еще одну жизнь, которая "но забыть одну жизнь - человеку нужна, как минимум, еще одна жизнь".
Зато у нее есть колоссальная сила духа, и чувство юмора, и план победы, и любовь, и терпение, и ощущение ответственности за все, и умение системно подходить к любому делу и структурировать суету внутри и вне себя, и стойкость к чрезвычайным ситуациям, и талант держать удар и мобилизовываться, и трудолюбие, и она сравнительно легко адаптируется к меняющимся обстоятельствам, быстро обучается, хорошо анализирует и делает выводы. Ее жизненная мудрость есть производная опыта - зачастую более тяжелого, нежели ценного.
ноябрь
Весь фокус в ракурсе, думаю я, читая историю сельскохозяйственного производственного кооператива под звучным названием "Племптица-Можайское". Предприятие и поселок Можайское, расположенный рядом, получили свое название благодаря тому, что здесь жила семья знаменитого русского изобретателя в области воздухоплавания русского контр-адмирала Александра Федоровича Можайского. Сегодня в бывшем доме-усадьбе семьи Можайских действует Музей авиации и космонавтики Вологодской области. Сравните: "Птицефабрика написала про птицефабрику" и "Пелевин написал про птицефабрику". На предприятии постоянно внедряются передовые технологии содержания и кормления птицы. В корпусах цехов, укомплектованных новым оборудованием Valli с двух-, трех-, четырехярусными клеточными батареями, все операции осуществляются в автоматическом режиме. Самое современное голландское яйцесортировальное оборудование Омния-125 способно рассортировать 45000 яиц в час. Я пытаюсь это представить, потому что мне тоже надо написать про незнакомую птицефабрику, а перед глазами встают внутренние иллюстрации к "Затворнику и Шестипалому". К потрясающей драматургии текста ребята добавляют не менее потрясающую орфографию и пунктуацию. Новые технологии позволяют занимать предприятию, устойчивое положение на рынке племенной продукции и уверенно смотреть в завтрешний день. Цех убоя и переработки птицы – замыкающее звено технологического процесса. Чьими глазами ты видишь окружающий мир. Как высоко они расположены. Кто мы вообще и где мы. Единственный, в общем, вопрос, который звучит у Пелевина везде; и отвечают на него с первого слова до последнего.
Открыл глаза, обнаружил себя,
непонятно, что будет, когда ты их закроешь.
Непонятны твои возможности и предназначение.
Птицефабрика, усадьба, музей космонавтики. Знакомые виды. Капелька абсурда. "Хэй, кто мы и где мы? Мы - эхо не нами пропетых молитв". "Ты никто и я никто. Вместе мы почти пейзаж". Цех убоя и переработки птицы - замыкающее звено технологического процесса. Эти строки будут забавно смотреться в качестве эпитафии. Или подписи к древнеегипетскому папирусу. Что-нибудь со сценами мумифицирования людей и животных. Умела бы рисовать - стритарт бы запилила про это. Или вот: небо, облака. И поперек всего - тезис про цех убоя и переработки птицы.
Ладно: дело в ракурсе и в сочетании текста с контекстом. "Вырезать - вставить" - отличный художественный прием.
В степень возводят,
как на престол.
Не зря про это один глагол.
декабрь
В начале зимы отчетливо понимаешь и остро чувствуешь:
доброе утро - это любое утро, когда в доме просыпаются все, кто засыпал в нем накануне.
Дальнейшее кажется потрясающей роскошью. Великолепием.
Улыбки, кофе, завтрак. Свет икеевской звезды. Ковры под босыми ногами, горячая вода в душе. Свист чайника. Кот на эмалированном кофейнике. На книжном шкафу - два адвент-календаря, из которых мы с А.В. почти синхронно выковыриваем конфетки. Скрип снега под ботинками гнома из дополненной икеей реальности. Штоллен, испеченный и завернутый в день ограбления Грюнес Гевельбе и лежащий под подоконником.
Ничто так не учит унывать
и ничто так не учит радоваться жизни,
как зима.
"Гороскоп на завтра.
У оптимистов будет все плохо, но они не заметят.
У пессимистов будет все хорошо, но им опять не понравится".
(анекдот про лошадку 2.0).
Реки в небе заледеневают, трещины проходят по льду, и видно, насколько глубока вода.