"в густом лесу мифологем признаться бы, но в чем?" ©
Облака этим летом, пожалуй, будут особенно хороши.
Облака этим летом, пожалуй, будут.
Встречали рассвет (= досидели до рассвета). Много перламутра и холода. Выходить босиком на ледяной бетон балкона - как босиком на снег (где же я это делала? на фраевке? на "Наследнике"? где там вообще был снег? "Энергетик", длинный кирпичный корпус, этим мои воспоминания ограничиваются; а, ну и рыжие хвойные иголки на талом, и Азазель, который мрачноутренне курит на крыльце, и Венди, и все-таки, получается, "Наследник"; неважно; неопознанные поющие птицы; Н.С. с волнением на лице, но не оспаривающий).
А здесь - сказочный, редкий для Москвы вид: с двенадцатого этажа до самого горизонта вперед и вбок, и электрички, и дом на Котельнической вдалеке, и главное - ничего лишнего, ничто не застит, не маячит, ни обо что взгляд не разбивается, как морские валы о волнолом; он плавно движется и уходит куда-то за пределы видимости. Или набегает и откатывается, а за ним следующий, и снова, и снова.
Самое главное происходит между четырьмя и пятью утра, это уже второй стакан коктейля - но первый и единственный стакан симулякра, чабрец плавает по поверхности, лимонный сок стремится отделиться от всех, разница между экстрактом и отваром дает себя знать; на горизонте появляется предчувствие света и надолго застывает там тридцатью оттенками нежности. Потом вылупляется наконец ярко-солнечная полоса. Минуты идет за минутами, и ничего, казалось бы, не меняется; "для шестого-двенадцатого этажей рассвет уже наступил, у остальных еще сумерки". Остаются позади песня про легкий хлеб, и "Роланд", и "Четвертый псалом"; и вот на "Третьей арии оруженосца" солнце переходит в наступление и начинает стремительно заливать город - от горизонта все ближе и ближе, и когда третья ария после финального припева переходит в первую, оно плещется у самого подножия многоэтажки. Граница между светом и тенью проходит по нам. И время снова застывает. И мы идем спать.
... сестра, на твоей постели отлично спится.
Это вообще один из идеальных для меня вариантов.
Огромный матрас, положенный на пол, идеально вписанный в нишу комнаты, прямо напротив окна, будто бы даже его проекция; и весь - одной мне; и до потолка далеко; и ночью сквозь сон я постоянно ощущаю высоту и простор. Физический аналог понятия "свобода".
И гнездо, как у Табаки.
Поверх пустого пододеяльника - спальник удивительной геометрии, поверх спальника - клетчатый плед; простыня, конечно же, и подушка в наволочке; это гармонично объединяет варианты "домашний комфорт" и "походные условия".
И судя по состоянию простыни наутро - незакрепленная, она не сдвигается ни на сантиметр! - я сплю здесь очень спокойно. Что совсем для меня нехарактерно. Как будто бы это даже сплю не я. Но когда просыпаюсь, мне кажется, что спала все-таки я.
... почему из всего длинного и огромного в себе воскресенья я выбрала это, чтобы рассказать?
Потому что "по опыту Штирлиц знал - запоминается всегда последнее слово".

Облака этим летом, пожалуй, будут.
Встречали рассвет (= досидели до рассвета). Много перламутра и холода. Выходить босиком на ледяной бетон балкона - как босиком на снег (где же я это делала? на фраевке? на "Наследнике"? где там вообще был снег? "Энергетик", длинный кирпичный корпус, этим мои воспоминания ограничиваются; а, ну и рыжие хвойные иголки на талом, и Азазель, который мрачноутренне курит на крыльце, и Венди, и все-таки, получается, "Наследник"; неважно; неопознанные поющие птицы; Н.С. с волнением на лице, но не оспаривающий).
А здесь - сказочный, редкий для Москвы вид: с двенадцатого этажа до самого горизонта вперед и вбок, и электрички, и дом на Котельнической вдалеке, и главное - ничего лишнего, ничто не застит, не маячит, ни обо что взгляд не разбивается, как морские валы о волнолом; он плавно движется и уходит куда-то за пределы видимости. Или набегает и откатывается, а за ним следующий, и снова, и снова.
Самое главное происходит между четырьмя и пятью утра, это уже второй стакан коктейля - но первый и единственный стакан симулякра, чабрец плавает по поверхности, лимонный сок стремится отделиться от всех, разница между экстрактом и отваром дает себя знать; на горизонте появляется предчувствие света и надолго застывает там тридцатью оттенками нежности. Потом вылупляется наконец ярко-солнечная полоса. Минуты идет за минутами, и ничего, казалось бы, не меняется; "для шестого-двенадцатого этажей рассвет уже наступил, у остальных еще сумерки". Остаются позади песня про легкий хлеб, и "Роланд", и "Четвертый псалом"; и вот на "Третьей арии оруженосца" солнце переходит в наступление и начинает стремительно заливать город - от горизонта все ближе и ближе, и когда третья ария после финального припева переходит в первую, оно плещется у самого подножия многоэтажки. Граница между светом и тенью проходит по нам. И время снова застывает. И мы идем спать.
... сестра, на твоей постели отлично спится.
Это вообще один из идеальных для меня вариантов.
Огромный матрас, положенный на пол, идеально вписанный в нишу комнаты, прямо напротив окна, будто бы даже его проекция; и весь - одной мне; и до потолка далеко; и ночью сквозь сон я постоянно ощущаю высоту и простор. Физический аналог понятия "свобода".
И гнездо, как у Табаки.
Поверх пустого пододеяльника - спальник удивительной геометрии, поверх спальника - клетчатый плед; простыня, конечно же, и подушка в наволочке; это гармонично объединяет варианты "домашний комфорт" и "походные условия".
И судя по состоянию простыни наутро - незакрепленная, она не сдвигается ни на сантиметр! - я сплю здесь очень спокойно. Что совсем для меня нехарактерно. Как будто бы это даже сплю не я. Но когда просыпаюсь, мне кажется, что спала все-таки я.
... почему из всего длинного и огромного в себе воскресенья я выбрала это, чтобы рассказать?
Потому что "по опыту Штирлиц знал - запоминается всегда последнее слово".
