Завтра август, через три дня (включая сегодняшний) мне двадцать девять, у меня есть план не то чтобы абсолютной победы, но тоже ничо такой. Плюс "Ученик дурака" Даны Сидерос, отличная книжка в смысле содержания и прискорбная в смысле верстки и формата. Зато обложка оч. крутая и "Час пик" вошел; кроме того, я увидела посвящение к нескольким стихотворениям и вставила на место еще пару кусочков паззла.
Пользуясь случаем, говорю спасибо  Das Letzte Einhorn - за заказ в "Лабиринте" со скидкой и за право присвоить бесплатные бонусы. Уруру. ))

- - -

Вчера с этим Шигирским идолом и возникшей в инфопространстве темой дел давно минувших дней, первой любви et cetera расчувствовалась, утратила бдительность и приняла эженовское "Я был на Яндексе, я забил твое имя в строку и бремя этого знания теперь на себе волоку" за руководство к действию.

много бессмысленной лирики.... и внезапно обнаружила, что уже не один год Затворник, первая любовь моя, является старшим научным сотрудником в Этнографическом музее в Санкт-Петербурге (говорю "Этнографический музей" - и немедленно вспоминаю эпические шахматы "Чукчи против демонов", хотя на самом деле они в Москве).
И вдобавок познала, что на момент нашей встречи ему было 43 (а мне 15).
И по первой же ссылке нашла его старинную фотографию.

Смотрела на нее, мысленно курила, много думала.

Он когда-то подарил мне Екатеринбург. В смысле "ключи от города". Научил меня смотреть на город-по-умолчанию как на новый - и открытый.
И все отношения романтического характера с того времени (даже внутри ролевых игр, если серьезно) воспринимаются мной не как отношения с человеком, а как отношения с городом и миром (urbi et orbi), выраженные через отношения с человеком.
И на самом деле, если перечислять все, что Затворник мне дал, можно наваять три простыни. С общей моралью "как пара месяцев может в корне изменить жизнь". Эти три простыни висят во мне, как сушащееся белье в крапивинских дворах детства, и хлопают на ветру.

Сэйдж утверждает, что у него было три первых любви: первая, первая настоящая и первая взаимная.
У меня тоже было три: первая придуманная, первая настоящая и первая взаимная.
Причем первую настоящую я только постфактум опознала в качестве таковой.
Настолько она была внезапна; и настолько непохожа на все, что я вычитала, скомбинировала, придумала, сочинила и себе назначила; и так я берегла ее от себя самой, не осознавая того (защитные механизмы психики всегда были сильнее меня, и даже если я сопротивлялась и мешала им, шансов не было, а тут я даже не заметила их мягкое действие).

Это был десятый класс. Весна. Мой первый Пелевин. Мой первый Бродский. Мой первый поцелуй.

Появление прецедентных текстов.

В тот год я назначила Соловьева, преподавателя истории в лицее, своей музой. И открыто это декларировала. ВВЧ, учитель литературы, любви и жизни, полагал, что я тайно в него (ВВЧ) влюблена. Я усмехалась про себя и не мешала ему так считать. Как бы то ни было, ВВЧ тоже происходил со мной, пусть и не так, как рассчитывал.

Но самое главное разворачивалось не на этом фронте.

И все было - как метаморфозы в "Вита Ностре". Или как метаморфозы Талиесина, о которых я прочитаю только на первом курсе, приняв текст из рук Н.С.

Я была многим, прежде чем стала собой.

Это правда.

Бродский говорил, мол, на место любви не возвращаются.
Но я его и не покидала.

Это весы, и на первой чаше - только одна весна, а на второй - целых тринадцать последовавших лет. Подростковый возраст - это время, о котором потом говорят "когда предметы были большими, когда неделя была за год". Здесь (постепенно, а далее внезапными рывками) становишься больше прежнего себя - и удивляешься, каким нормальным оказывается то, что прежде казалось огромным, потрясающим, восхитительно несомасштабным тебе. Так вырастаешь из одежды, из собственной комнаты, из текстов, из музык, из учителей, и вероятно, даже из городов.

И вот я росла и видела - нет, не как люди становятся меньше, хотя оптическая иллюзия именно такая, - но как они оказываются меньше, чем чувствовались вначале.

Затворник был большим. И моя влюбленность строилась именно на том, что он большой, гораздо больше меня, на непреодолимой дистанции, на головокружительном перепаде высот. Как водопад. Я не хотела, чтобы водопад становился ручьем на равнине. Не хотела чувствовать дистанцию преодолимой и видеть Затворника обычным. Вообще не хотела его видеть. Не хотела неизбежно переоценивать. Не хотела разочаровываться. И до сих пор не хочу.

Есть вещи, которым лучше сначала быть, а потом становиться и оставаться воспоминаниями.

... мне повезло. Повезло не вырасти из Екатеринбурга, например, и что мой Екатеринбург меня бережет. Или вот с папой повезло. Я выросла, стала больше прежней себя, а он все равно остался огромным. Но я помню, с какой внезапной грустью и болью смотрела на маму. На собственный - но уменьшившийся - двор. Как легко оказалось снисходительно относиться к ВВЧ, какие простые механизмы открылись за таинственным занавесом, как свободно оказалось вместе пить, ржать и встречать субботу. Да, новое было так или иначе хорошо, но жаль было потерянных ощущений и чужих былых величий.

Каа говорил: тяжело менять кожу. И в некоторых случаях тяжело, да.

И вот вчера я иду по ссылкам и думаю: возможно, моя первая любовь выдержал бы эту проверку, и необыкновенное не превратилось бы в обычное. Возможно.

Но я повела себя как дочь князя. И одновременно как тряпка. Я повела себя правильно. И сделала, не рискуя, ту единственную ставку, с которой не могла проиграть. Я ушла навсегда. С места и насовсем. Ничего никому (включая себя) не объясняя.

И лучшее, что осталось от всей этой истории (если не говорить о "внутри меня") - собственно я и несколько стихотворений.

И, право же, непонятно, какого хрена я периодически прихожу к ясеню, к Яндексу, к сослагательному наклонению, если ни разу, за тринадцать лет ни разу, честно, не пожалела.

Видимо, просто неизбежное эхо.

... Любопытно, что он понимал про меня тогда. Затворник.
Любопытно.
Но я ничего об этом не узнаю и даже не смогу качественно предположить.

И все это - просто плюс один пункт в список "Кто у меня есть в Питере, кого у меня нет в Питере". Еще один человек в списке тех, кем можно думать одновременно и мой город, и не мой.

- - -

А на самом деле вчерашний вечер мне сделала Энж. Которая осыпала меня фанартом про мелких Тора и Локи, и я в ответ осыпала фанартом ее. Много кавая и сердечек-смайликов, на пять раз перелистать все картинки, от души смеясь и умиляясь. И вот есть отличная версия, что в марвеловской вселенной Локи является утбурдом. Это объясняет, почему он первым осмысленным шагом пошел и убил Лафея, причем своими руками, ну, и вообще взялся уничтожать Йотунхейм оптом. С другой стороны, объяснение есть и без этого (цель - окончательно решить вопрос, который даже Всеотец не умел решить окончательно, и триумфально воссесть на трон), а Н.С. предлагает другой вариант трактовки, тоже хороший, почему ребенка во время войны отнесли в храм. Чтобы спасти. Крепкие стены + неприкосновенность алтарей.
(храм в Йотунхейме. интересно ваще, что за храм. кому).

И вообще. Круто быть не одинокой в своем локальном, но сильном интересе и симпатиях. Когда есть, с кем обсудить актуальное - и поанализировать, и эмоционально попищать. ))

- - -

Н.С. меня балует. Водит по злачным местам, кормит пиццей у Франческо, отдает печеньку в "Мадам Буше", осыпает понтовой шоколадкой и горохом. У Н.С. отпуск, и отблески этого отпуска падают на меня, и я нежусь в них, как сонный кот в лучах солнца. И даже если бы у меня не было плана, все было бы отлично, потому что есть Н.С.

Много любви.

(он вчера расспрашивал Реду про "Защитник"! следующий модуль обещает быть замеснейшим, Н.С. перетачивает сюжет "Волчьего крюка", хо-хо, шанс вывести Дару на тропу расследования!).

- - -

Город потрясающе красивый вечером. И живет, и дышит, и синяя вода городского пруда, и рябь, и оранжевые фонари, и качающиеся на волнах лодки и катера, и большущая круглая луна в светло-синем ласковом небе, прекрасная до того, что захватывает дыхание, и, как назло, ни одного пятидесятирублевого телескопа на нашем пути.