Эти два месяца проходят у меня под знаком сильных физических впечатлений.

А во сне я писала письмо, в котором объясняла: самый верный ответ на вопрос "почему я не выйду замуж?" - это "потому что умерла Пат Хольман". Я все еще помню, как мне тогда было. В сущности, сейчас я тот же неисправимый максималист, что и в четырнадцать, а в четырнадцать - что и в шесть. Периодически я вспоминаю: я так и не смирилась с мыслью, что здесь нет места ничему абсолютному.
Но совершенно невозможно выйти замуж в мире, где умерла Пат Хольман,
где девочки в детском саду играют в "Санта-Барбару", а я спрашиваю у родителей: это все - вообще - в жизни - обязательно?
А услышав, что нет, безмолвно и истово прошу неизвестно у кого: пожалуйста, пожалуйста, пусть меня минует все это, пусть у меня не будет влюбиться, пусть не будет семьи, пусть мне это не мешает вообще никогда, пожалуйста, пожалуйста, я не хочу играть в это, не хочу зависеть от этого, не хочу однажды захотеть этого, пусть я лучше буду одна.
Я сижу в углу, черным карандашом рисую смерч с глазами и прошу очень горячо и искренне.
Почему бы не играть в "Мишек Гамми", например? В больницу, магазин и кафе? В инерционные машинки с препятствиями? В путешествие по карте с фишками и кубиком?
Я понимаю, что никому и никогда не смогу объяснить, почему. А все мои самые честные ответы будут звучать беспомощно и глупо.

Смешной социальный бунт от голубоглазой девочки в сползающих гольфах и испятнанных черемухой юбочках и футболках. Девочки, обреченной на холодный грязный кафель в детсадиковском туалете, на непонимание, насмешки, рыбные котлеты и свекольную запеканку. На горе и счастье, на Ремарка и Белля, на Вознесенского и Бродского. Но, пожалуйста, не на "Санта-Барбару", не на межгендерные отношения, не на прекрасного принца и белое платье, не на влюбиться, не на семью.

Не то чтобы эту чашу пронесли мимо меня. Но я все еще надеюсь выплеснуть осадок вместо выпить.