[Legolasik]

Начала читать "Бегунов" Токарчук, и текст с первых строк меня поймал. Схватил. Сжал в кулак, как шах из притчи про Насреддина бабочку: скажи, Насреддин, бабочка в моей руке жива или мертва?

Вот что думаю: про "мир ловил меня, но не поймал"; я привыкла считать, что мир ловил меня и поймал (постоянно ловит и постоянно с успехом), но ведь то, что поймало меня на самом деле, - не мир. А текст. Что такое вообще мир.

...

Хочется вернуться к введению в "Чеширскую улыбку кота Шредингера". Хочется думать о связях и бессвязности - и об общем ощущении неуловимости всего. Чего бы то ни было. За чем здесь ни погонишься, что ни попытаешься сцапать, это будет как лазерная точка, а ты котик, или наоборот: ты лазерная точка, а что-то или кто-то котик; но принципиальная неуловимость не отменяет увлекательности охоты - напротив. На этом ощущении не сосредоточиться надолго. Не вдуматься: соскальзываешь.

У Токарчук о неуловимости: "Но я так и не стала настоящей писательницей или, лучше сказать, писателем — мужской род придает этому слову весомость. Жизнь вечно ускользала от меня. Я обнаруживала только ее следы, жалкие личиночные шкурки. Стоило мне засечь ее координаты, как она меняла местоположение. Я находила лишь знаки, вроде надписи на дереве в парке: «Здесь был я». На листе бумаги жизнь оборачивалась незаконченными историями, сновидческими новеллами, туманными сюжетами, зависала на горизонте вверх ногами или в поперечном сечении, не позволяя охватить целое".

И о скользком: "... сегодня я уверена в одном: ищущий порядка да бежит психологии. Лучше избрать физиологию или теологию, которые хотя бы способны обеспечить устойчивую почву под ногами — материю или дух, — чтобы не поскользнуться на психике". Устойчивую. Ну-ну.

Вообще мне размыто и пьяняще; и начинать читать "Бегунов" сейчас кажется по ощущениям похожим на начинать смотреть "Овсянок" Федорченко - там, много лет назад,
эхо воспоминаний бьется в пустых темных комнатах моей головы, эхо шагов,
отражение неба в февральских лужах, сегодня +2 (при чем тут это? а вот: ощущение, сходное с "что наверху, то и внизу" - "что внутри (актуальной книги), то и снаружи", или это как сообщающиеся сосуды, или как наложение, или как оптическая иллюзия,
первые дни февраля я провела в перечитывании двух книг: "Мы против вас" и "Все, способные дышать дыхание"; и отчетливое "что внутри, то и снаружи" - когда я приехала в Челябинск, вокруг меня соткался Бьорнстад в его лучших проявлениях, в полный рост и до горизонта; и я очень рада, что Бьорнстад, что снаружи оказалась эта книга, а не вторая, которая была со мной и в которой была я;
я - одной ногой в сандалии и песке, другой - в зимнем ботинке и в снегу, и даже - в коньке и на льду).

- - -

Семь лет путешествия

— Каждый год — одно путешествие, вот уже семь лет, с тех пор, как мы поженились, — рассказывал попутчик — молодой мужчина в длинном черном элегантном пальто, с твердым черным портфелем, напоминающим роскошный футляр для столовых приборов.

У нас множество фотографий, говорил он, все разложено по порядку. Южная Франция, Тунис, Турция, Италия, Крит, Хорватия и даже Скандинавия. Мужчина объяснил, что обычно они смотрят фотографии несколько раз: с родственниками, с коллегами, потом с друзьями, а затем снимки годами хранятся в неприкосновенности, упакованные в пластиковые конверты, словно улики в сейфе у следователя: мы там побывали!

Он задумался и выглянул в окно, за которым бежали уже опоздавшие куда-то пейзажи. Возможно, задумался: а что, собственно, значит «побывали»? Куда подевались те две недели во Франции, которые сегодня умещаются в пару воспоминаний: внезапное чувство голода у стен средневекового города и вечерние мгновения в ресторанчике под увитой виноградом крышей? Что сделалось с Норвегией? От нее остался лишь холод озерной воды да день, что никак не кончался, а еще радость: успели купить пиво перед самым закрытием магазина или впервые открывшийся ошеломительный вид фиорда.

— Увиденное мною принадлежит мне, — подытожил тот человек, внезапно оживившись, и звонко шлепнул себя по колену.

Гадание по Чорану

Другой человек, застенчивый и милый, в каждую командировку брал книгу Чорана, один из его сборников, с очень короткими текстами. В гостинице он всегда клал Чорана на тумбочку возле кровати, а проснувшись, сразу открывал наобум, в поисках формулы для наступающего дня. Он считал, что в европейских гостиницах следует срочно заменить Библию на Чорана. От Румынии до Франции. Мол, Библия для гадания уже не годится. Что нам с таких, к примеру, строк, откройся они по неосторожности в апрельскую пятницу или декабрьскую среду: «Все принадлежности скинии для всякого употребления в ней, и все колья ее, и все колья двора — из меди» (Исход 27:19). Как это понимать? Впрочем, почему обязательно Чоран? Поглядев на меня с вызовом, он предложил:

— Пожалуйста, назовите что-нибудь другое.

Мне ничего не приходило в голову. Тогда он вынул из рюкзака тонкий потрепанный томик, открыл наугад, и лицо его прояснилось.

— «Вместо того чтобы обращать внимание на лица прохожих, я посмотрел на их ноги, и суетливость всех этих людей оказалась сведенной к торопливым шагам, устремленным… куда? И мне показалось очевидным, что наше предназначение состоит в том, чтобы топтаться в пыли в поисках некой тайны, лишенной всякого серьезного значения, — прочитал он удовлетворенно».

(с) Ольга Токарчук, "Бегуны".