Мы в Киеве. Я ловлюсь по телефону +380956037905, ежели чего.
Живем у Руско и леди Ди в Новых Петровцах (40 минут от Майдана Незалежности на маршрутке - до автостанции Полесье - и еще 15 минут от автостанции; свежий воздух, сверчки сверчат со всех сторон, кроме сверху, а сверху крупные звезды; ковш Большой Медведицы висит под непривычным углом; в огороде яблоки, инжиры всякие, виноград; леди Ди рассказывает байки про поминальный борщ и украинские традиции, вдобавок кормит вкусно и изобильно; кот Максвелл смотрит зелеными глазами; полулайка Карма облизывает руки; в шкафу живут ахатины Розенкранц и Гильденстерн; в другом шкафу - паук-птицеед; посередине на полу - временно мы).
В Киев ехали на украинском поезде. Полки вишневые и бархатные, как балдахин в мавзолее Ленина. Всю ночь представлялось, что именно над Лениным я и лежу. Две таможни. Туалет, из которого не добывается ни капли воды. Находимый по острому запаху диареи. Воплощенный жужас и антисанитария. Ненависть, ненависть, НЕНАВИСТЬ.
Киев - любовь. Зеленый. Холмы. "Город в складочку", как говорит Руско. Фуникулер временно не работает по техническим причинам. (( В Праге мне так же не повезло. (( Т.о., ездили на маршрутках и немного на метро. Ходили пешком. Промокли под тремя дождями и одной охрененной грозой, потому что забыли зонтик. Я открыла купальный сезон. В Днепре. Днепр холодный и прекрасный. Мокрый песок. Пустой пляж. Как во сне. Гудят пароходики. Контур речного вокзала вырисовывается в тумане. Плыву, ориентируясь на Андреевскую церковь. Потом строю песчаную пирамиду на кромке, м-м, прибоя, и прибой медленно ее размывает. Счастье.
Вообще, многое успелось. Лин, твое поручение я уже выполнила. Сильвестр, по твоему буду звонить завтра или послезавтра.
Майдан. Многоуровневая Мория под ним. Глобус Украины. Лестница, по которой течет вода. Чистая и теплая. И я босиком, разумеется. И цветочные часы. Фотоаппарат садится в ноль. Хрещатик. Мороженое со вкусом моего детства. Как в кафе "Снежана" на Азина: с персиковым джемом. Зажмуриться. Это утром. Вечером - шоколадка "Lion", которую я не видела и не едала 19 лет. Кольцевая композиция "Детство". Софийская площадь. Очередной конный памятник, на сей раз Б. Хмельницкий. Потом - мимо княгини Ольги - к МЗС напротив МЗС (Михайловскому златоверхому собору напротив Министерства Закордоних Справ). Искусственные контрфорсы, гы! И небольшой музей, очень приятный. Рельеф на шифере из той же серии, что и в ГТГ; книги, фотографии, куски плинфы, покровы, фрагменты всего. И подняться на звонницу. И все тексты по-украински. Вообще, написано везде по-украински, а говорят по-русски. Я уже привыкла, украинский не кажется смешным. Он вкусный и очаровательный. Только дергает слегка на моментах типа "оренда" или "геморой". Ну ладно, отвлеклась. Андреевский спуск. Брусчатка, бесконечные торговцы сувенирами и всякостями, церковь Растрелли, памятник Булгакову. Глаза жадно впитывают. Потом нас гуляла Тари, по Подолу. Много рассказывала. И показывала. Не перечислить, но. Памятник Сковороде. Фонтан про Самсона, разрывающего пасть - студенты его моют с шампунем ежегодно - и есть легенда, что вода там из Иордана. Питала в полустуденческой харчевне Могилянки (надо вернуться и сфотографировать тамошнее объявление, кстати), поила вкуснейшим кофе в кофейне с улетучившимся названием. Проводила до самого Речного вокзала, а я так и не успела понять, историк Тари или культуролог. А то и филолог вообще? Ыыых. Вечер: Золотые Ворота. Добрые люди охранники пустили нас внутрь (в музей), хотя уже два часа как было зачинено. И мы бродили там, в сумраке, касаясь кончиками пальцев фрагментов изначальной кладки, и хвалили конструкцию реконструкции. Поднялись до самой церкви. Белесо-голубое вечернее небо - в нем стрижи (черными ножницами) - внизу гомон города и Ярослав Мудрый - по стене церкви идет меандр. Лежать. Смотреть. Ярославов Вал. Замок Барона. И вообще: очень много модерна. Гулять по. Потом - пешком до Майдана, по еще не хоженому маршруту - и в Новые Петровцы.
Таков первый день, и я обещаю себе Днепр в каждый следующий.
Программа насыщенна.
К гривнам привыкнуть не могу. Во-первых, они похожи на фантики, а не на деньги; во-вторых, у меня проблема с математикой, когда речь идет о пересчете валюты, и я не могу адекватно оценивать цены. Надеюсь, еще привыкну.
На этом пока заканчиваю. Переполненная Киевом я.
Пожелайте мне работающего фуникулера и уметь рисовать.
Нырк в интернет. Хотя надо бы в сон. Рюкзак почти собран, завтра отчаливаем в Киев. Днем. А утром улаживаем последние дела и идем смотреть на памятник Бродскому. И нам впервые предстоит Киевский вокзал.
Жизнь разноритменна и насыщенна. Я не бываю и не читаю здесь; зато я бываю там и читаю что-то еще. Урывками. "Дом, в котором..." - прислонившись к плечу Н.С. - в метро или на Ярославском вокзале в ожидании электрички; "Пещеру" - в туалете или валяясь на диване перед сном; "Я, хобо" - книгу, протянутую Маришей - от Бибирево до Боровицкой; и собственный блокнот; и инструкцию к линзовому раствору на украинском. И названия станций от Сергиева Посада до Москвы. Среди них есть станция Лось.
Успелось многое. Мокрый вторник - обнаружить, что исторический музей закрыт - промокнуть на Красной площади, несмотря на зонт. Насквозь. Красная площадь под ливнем - самая красивая из знакомых мне Красных площадей. И мы сходили в Мавзолей, внезапно. По очереди. Один держит сумки, а один, беззащитный и безвещный, пройдя через рамку контроля, медленно шествует под самой кремлевской стеной, читая имена мертвецов, и спускается под землю, где очаровательные и предельно корректные мальчики-милиционеры указывают путь, не проронив ни слова, и не дают остановиться, где неправдоподобный Ленин лежит в розовом свете, чернота подступает со всех сторон, а сверху висит тяжелый вишневобархатный балдахин. Территория советской власти и Древнего Египта. Шествие. И, говорят, там пуленепробиваемое стекло, но оно незаметно, и дышишь ты не воздухом, а идеей воздуха, а потом по ступеням наверх, к свету, и угадываешь вождей и полководцев по бюстам, и снова читаешь имена, идя вдоль стены, и вот: Королев. Или: Гагарин. ГУМ декорирован воздушными змеями и содержит витрины, в которых скафандры, модели космических станций, космонавтские тюбики и консервы. В ГУМе мы сидим под березой и пьем Самую Лучшую Газировку; затем идем пешком до Третьяковки. Нехитрым, но нехоженым маршрутом, через мост, а там дождь и ветер, мимо фонтанов и ярко-оранжевых клумб, мимо памятника порокам взрослых, воздух центра Москвы свеж и влажен. В Третьяковке наконец-то проникаем в храм-музей, где Владимирская богоматерь. Затем недолго и бесцельно бродим по залам - все знакомо, кюхельбекерно и тошно, залы с Ге и Антокольским закрыли, "Пана" увезли на выставку, этюды Репина к "Торжественному заседанию госсовета" не радуют. Нельзя перечитывать книгу, не успев как следует забыть. Сырный суп через два квартала оказывается предпочтительней духовной пищи. Тем более уже жеванной. Далее - "Букинист" на Курской. Плюс неподражаемые запахи вокзала. Бомжи и сосиски. Далее - променять концерт Тикки в новом "Дредноуте" на мокрое Царицыно. Со всеми его утками, которые откликаются на манок, а в оставшееся время спят на плаву, со скамейками и аллеями, с мостами и павильонами, с прудами и деревьями. Ходить. Гладить женщин-сфинксов по лицу, изредка щелкать фотоаппаратом, любоваться на Виноградные ворота, Большой мост переходить по перилам, карабкаться на башню-руину. Блинчики пускать наконец-то. Отрясать с сандалий два килограмма прилипшего Царицына. Дышать, дышать. Впитывать пейзаж глазами, влагу воздуха кожей. Кусками слойки кормить воробьев и голубя-инвалида. Спать на скамейке. Предвкушать, как придешь домой, нарежешь кабачки, лук обжаришь слегка, помидорки туда же, и сметана, и паприка, и черный перец; так оно и случится, и из многого заурядного выйдет нечто новое, прекрасное, и его будет полная сковородка. День, кажущийся коротким, обернется длинным; ты поймешь это, выгружая из рюкзака запас открыток.
Следующий начнется в галерее ГМИИ, Майвэ даже там найдет, с кем ей поговорить по-испански, а я с негодованием обнаружу, что половина первого и половина третьего этажа закрыты. Это значит, меня не пускают к Рокуэллу Кенту! а Н.С. - к Ренато Гуттузо! И "Девочки на шаре" нету, зато есть благодарный слушатель, можно трындеть про искусство, травить байки про художников, подолгу зависая у ван Гога и Анри Руссо. Точка, с которой одновременно просматриваются "Суббота" Дерена (безумно бретонская и отчасти еврейская) и "Нищий еврей с мальчиком" Пикассо - моя чудесная находка; и тут же "Королева Изабо" и "Дама с веером", которые своей зеленью созвучны "Субботе", мост у Марке почти равен мосту у Руссо, на "Великом Будде" Гогена Н.С. обнаруживает Тайную вечерю, которую я умудрялась не замечать, в итоге мы доходим до Шагала и Цадкина и поворачиваем вспять. Исторический музей - кружится голова, смешиваются века и предметы, от первобытных орудий до книг, к книгам я особо приглядываюсь, конечно, довольно легко вычисляю муляжи, начинаю отличать устав от полуустава; вокруг множество случайных штук, дошедших от них до нас, затерявшихся в огромной России, найденных, очищенных и прибранных. Слово "предки" странное. Кажется, что здесь бюро находок, куда по ночам приходят призраки хозяев. Протягивают сквозь стекло руки - к своим стременам и колчанам, к пряжкам поясов, к серьгам и гребешкам... Я смотрю, не видя и не понимая, иду вдоль витрин, не воспринимаю; воспринимать и помнить начну только завтра, то есть сегодня, потом - огромная выставка сплошного золота. Отдельные предметы прыгают в глаза, отражаются в зеркалах, блестят немилосердно и невыносимо. Все это ужасно интересно, конечно; и ты сито, сквозь которое просеивают золотой песок, и одновременно такая штука, в которой обогащают уран, и одновременно обогащаемый уран, Ильинка близко, там служба спасения "Нейтральная территория", это значит - вкуснючие шестиугольные пельмешки и покой. И снять сандалии. И виноградный сок, одновременно терпкий и сладкий, и полчаса поспать - головой на желтом подоконнике. К Лину и Махяк приезжаю чудом живой. И даже бодрой. Мы добываем в пути вишневый пирог, оказавшийся офигительным (ко всеобщей радости и моему облегчению), мы поимы соком с кусочками вечности, мы знакомимся с котятами и даже принимаем участие в мистерии "Кормление". Не переставая быть обогащаемым ураном. Дом, в котором я говорю все смелее. Шутить уже да, рассказывать еще нет; бесконечны обручи, сковывающие меня, но парочка лопается. Лин в черном халате, восточноантуражный; Махяк общительна; Дюдюкиной манере говорить сложно не поддаться (читай: подражать). Хорошо. Полезные советы, украинская мелочь в кармане. Город с двенадцатого этажа. Квартира-шкатулка, квартира-сокровищница. И калейдоскоп, и непонятно, какой узор сложится при следующем движении. Несомненно, симметричный. Книга про потерянную вещь. И параллельная ей короткометражка. То, о чем я люблю думать: как воплощать одно и то же в разных видах искусства. Какие средства где; и что теряет выразительность, а что ее приобретает. Отличная, кстати, короткометражка. "Оскар" не зря.
И неудивительно, что домой мы приезжаем позже всего, а утром спим, спим, дрыхнем упоительно, по-сурочьи, непробудно, до самого полудня, страдаем от жары, утыкаемся друг в друга, говорим долго и мучительно, вместе, вместе - до тех пор, пока мир не очищается - как будто вымыли стекла очков и вытерли насухо, до сверкливости, в три часа мы на Ярославском, хватаем билеты до Сергиева Посада, бегаем, путаемся, ждем, едем, в Посаде - недолго и блаженно, полтора часа - до Лавры, через часовню, где нам дают напиться, и пробороздив историю Древней Руси, и улыбаясь людям. В лавочке, где мы покупаем магнитики, продаются деревянные игрушки "мужик-медведь", которых я не видела с самого Суздаля. Лавра прекрасная. Дождь, ветер, босиком. Презреть платок. Смотреть, как голуби жмутся на расковырянных из-под поздних наслоений кусках первоначальной кладки; как стройный молодой священник идет быстрым шагом, укрывшись под черным зонтом со сломанной спицей; как паломники смешиваются с туристами. Пить из ладоней. В церкви служба - и мельком: "а где-то Олечка вот так же поет". Оказаться в фильме Звягинцева. Ненадолго. С обратной электрички сразу на Менделеевскую, в "Ист-буфете" нас уже ждут. Канцлер, Сильвестр с Инной и Меф. И (ки)тайская еда, и можно разгуляться во всю жадность. В этот раз я наваливаю на тарелку куда больше съедобных штук! горда собой, орудую палочками. Хряп-хряп, чавк. Конь в яблоках. Хитрец из люка. Беседа неторопливая, ни к чему не обязывающая. Хорошо. Наваливая в мисочку все возможное мороженое и поливая его всеми возможными поливками, чувствую себя Табаки. В фонтане плавают рыбки.
... Наше время в Москве подходит к концу. Этот отпуск странный. Все идет не по плану, я часто нервная. И сплю где попало, не высыпаясь, и обидчива, и кусаюсь. И не все запланированное удалось, и многих, кого хотелось увидеть, не увидела. И время нерезиновое почему-то. Шесть дней - вместилось многое - но не все - но мы вот даже успели поговорить с Маришей о всяком. О книгах и фильмах. На кухне. А сейчас я дописываю это и иду спать.
Огромное спасибо: Марише за чудеснейший приют; Хоке и Майвэ за отличную компанию; Лину с Махяк за добрые советы и гостеприимство; Канцлеру, Мефисте, Сильвестру и Герике за сегодняшние позитивные посиделки; извините, я разучаюсь писать и говорить, все сумбурно, я гораздо больше испытываю, чем выражаю.
Есть план: Одессе быть; возвращаемся через Москву.
Мы с Н.С. - одно. Благодарность внутри себя, признательность вот эта - диковинное ощущение, но хорошо. И вообще: хорошо.
Только без интернета несколько неуютно и нервно. Но полезно, наверное, поотвыкать от него, да?
Всех люблю. Времени не хватает. Вода - пальцы - песок - свет сквозь прозрачные солнечные часы - сделай меня прохладной тенью, Господи.
У Вайля (за точной цитатой не потянусь сейчас): путешествие/странствие выполняет по отношению к пространству ту же функцию, что текст по отношению к листу и речь по отношению ко времени: заполняет пустоту.
Сегодняшнее утро началось с попытки найти в рюкзаке бритву, наощупь. Ну что. Я ее нашла. Причем нашла очень качественно. Ценой подушечки безымянного пальца правой руки. Залила кровищей несколько салфеток, а себя и окружающее пространство - хлоргексидином. Немножечко послушала звон в ушах и пошла спать дальше.
Н.С. сделал завтрак, похожий на обед: салат из сопливых помидоров.
Выдвинулись поздно. Гуляли сплошь по книжным магазинам, меняли бумажки на килограммы. Очень обогатились. Лично я - внезапной "Психосемиотикой телесности", давно искомым "Фотосинтезом" Полозковой и Паволги, вожделенным "Арысь-полем" Ривелотэ, ошибочно ухваченной третьей частью "Олы и Отто" и халявным растрепанным Берроузом. Плюс пятью открыточками и подарком для Айши. Н.С. долго медитировал на "Крестовый поход против альбигойцев". Но нет. А вместо этого Фуко, и даже мыться сейчас, кажется, ушел с ним, и "Средневековые легенды и западноевропейские литературы" Михайлова, и еще чего-то по мелочи, рядом с лавкой "У кентавра" меркнет "Фаланстер". И "Умные книги", которые в "Чайной высоте", тоже меркнут.
Мне все меньше нужна карта. Я приручаю себе Москву. Подземную быстрее, чем наземную, но и ее постепенно. Планы кристаллизуются и прекрасны. В кармане рюкзака лежат камни. В субботу было время их собирать, а время пускать блинчики на канале Сен-Мартен еще не пришло. Жду. И уток я тоже еще не кормила ни разу.
В "Чайной высоте" чудесно. Сидеть на мягком подоконнике с видом на дождь (после которого город превращается в финскую баню), потирать босые ноги друг о друга, пить сбитень из белоснежной пиалы. И мороженое, разумеется. Особенно "Вечная жимолость", которую выбрала для меня Хока. Меню "Чайной высоты" - это поэма. "Ханская шелковица, лавр, лаванда". "Лавандовый пломбир с цветущими крымскими травами". И тут же призрак ежика в тумане, и "тумановка" - это не спиртной напиток, а тоже мороженое, и в него тоже может быть воткнута крошечная зеленая вафля в виде листика. И тут же встречаются Ленка и Надюшка, Ленка узнает меня по голосу - ну да, где бы еще найтись двум екатеринбуржцам? Кисмет и лихой ветер, любящий путешественников. Колода тасуется, сплетаются нити дорог. Искры не хватает. А Надюшка, например, сегодня в Новгороде. А вчера в Рязани. Тыкает Н.С. под ребра, учесывает, каваится. Хорошая такая, ыы. )) А ее спутник объясняет нам, как доехать до Троице-Сергиевой. Похож на пожилого Сфинкса.
Ладно, Н.С. пришел, будем ложиться спать. Завтра рано и великие дела, и надолго. А рассказать-то еще много что есть, эээх.
АПД. А, да. Я себе еще одну махяковскую рыбу на значке купила, синюю на сей раз. И в чебуречной на Китай-городе (которая тру совьет-стайл и находится рядом с церковью Всех Святых в Кулишках) съела чебурек с картошкой. ) Ничего так. )
Мы в Москве. Тут жарко и прекрасно. Жизнь перестала состоять из напряжения и необходимости. Закончились просто выходные, начинается официальный отпуск. Я еще ни разу не искупалась за это лето. Зато я прочитала "Слово в пути" Вайля, а Н.С. читает "Дом, в котором..." (и ему - неожиданно для него - нравится).
Самолет в четыре утра - это экстрим. Зато мне впервые не было плохо при снижении. Я не проснулась даже когда колеса коснулись земли, йоу! А взлет - с рассветом в облаках - был похож не на песню Эжена, а на картины Рокуэkла Кента.
Перед отъездом я нашла в сумочке для фотоаппарата бусины, которые оплела для меня Ольга-р., возрадовалась, наскоро увязала их в браслет и теперь ношу с наслаждением. Нет более гармоничного сочетания, чем мой светло-зеленый льняной костюм для летних отпусков и этот браслет. Фотографии воспоследуют, когда вернусь. ))
Из аэропорта ехали автобусом, с ветерком; я сидела на насесте и чувствовала себя Стервятником. А в аэропорту мы пугали галок утиным манком и рассматривали Ил. Ил красивый.
"На недельку - со второго - Я уеду в Бибирёво". Первый завтрак - в Бибирево - в семь утра. Купить снеди в "Перекрестке", салатиков, творожков, чипсов с паприкой, сока, жадно жевать, а потом спать, косплея бомжа, на скамейке. Головой на коленях Н.С. Проснуться от припекающего солнца.
Жить у Мариши совершенно чудесно. Гостеприимный дом, дом моей мечты; везде ИКЕА, небрежный порядок, красота простоты, очаровательные фишечки и многочисленные свидетельства многочисленных путешествий. Все именно так, как я бы хотела для себя. До мелочей; фотографии на стенах, магнитики шпалерной развеской на холодильнике, кружки из разных стран, книги. Одиннадцатый этаж. Окна на зеленый и удобный спальный район; и кажется, что тигр проводит меня до гаража, а квартальный тюлень плещется в фонтане.
Мы спим, периодически; даже умудрились выспаться. Мы покупаем мне горячие и соленые кукурузные початки; мы питаемся вкусной и здоровой пищей. Или хотя бы вкусной. Яичницей с грибами, например, или с помидорами. А также просто помидорами. Просто персиками. Просто грейпфрутами. Просто кефиром и батоном. Льем в мороженое ежевичное варенье. Валяемся в Коломенском - частично на траве, частично на красноклетчатом пледе, который принесла Майвэ; ломаем горячий и хрусткий французский багет, жирными пальцами хватаем колбасу. Виноградный сок похож на вино. Мы лежим в тени шатровой церкви, это самая лучшая тень в Москве, и в ней очень сладко спится. Ноги босые и пыльные, прогулки медленные и блаженные. Зелень, зелень. Яблоневые сады, яблоки зеленые, твердые и очень кислые; потом - вдоль прозрачного и ледяного ручья. Увидеть кукушку (чего я никогда раньше не), научиться делать свистульки из стручков акации. Посидеть на местном языческом символе - женском камне. На деревянных ступенях реконструированного дворца. На дереве в ботаническом саду РАН, над самой водой, и под тобой проплывает утка с утятами, и сам собой цитируется Бродский.
В Ботаническом саду мы перелезли контрабандой через забор, злостно проникли в японский садик. Посозерцали минут десять, потом нас прогнал мужик с собакой. А еще потом, по пути к метро, я забралась на самую верхотуру ж/д моста. И вокруг, сколько хватало глаз, была зелень, а вдали Останкинская башня и закат.
Красиво. Очень красиво.
И я действительно отдыхаю.
И, например, я украла в "Перекрестке" красную пластиковую вилку. Перещупала пять телефонов "Нокиа", выбрала для Н.С. симку, на которую кто-то по ошибке уже закинул 300 рублей, увидела в метро Нику Батхен, сделала карту Москвы кропленой, закрыла гештальт по посещению блошиного рынка в Измаловском, поговорила об уйме вещей, традиционно погладила бронзового пса на Площади Революции, жизнь наполнена мелочами и интересностями, они запоминаются, переливаются, забываются.
Каждый день пишу смски маме; мама говорит, что у папы все нормально.
Мы с Н.С. сидим на Менделеевской. Я: - Смотри! Люстра! Это же кристаллическая решетка! Поэтому станция и называется "Менделеевская"! - Наоборот. - То есть ты хочешь сказать, что сначала придумали название, а потом дизайн? - Ну да. - Эээ. А вот сначала сделать станцию, а потом придумать название тому, что получилось, было бы интереснее.
Состояние измененного сознания. Я перешла из негатива в позитив. Я ощущаю московское метро родным, мне все реже нужна карта-подсказка, мне особенно нравятся те станции и перегоны, где метро выходит на поверхность, и запах нравится, и все только начинается, френдленту я не читаю, увы, вот сейчас впервые в интернете, ненадолго.
И мне попадаются люди-птицы. В аэропорту была женщина, у которой молния на куртке шла сзади, снизу вверх, до шеи. По дороге в Бот.сад я увидела гламурную деву: высокие каблуки, юбка и воздушный топик, и на этом топике от верха лопаток и до поясницы был разрез. Явно предназначенный для того, чтобы крылья высвобождать. Айша говорит, это ангелы.
И, чтобы не оставлять за спиной хвосты и черновики, свешаю незаконченный пост про Дару. Заканчивать сейчас нет ни сил, ни нужной волны; потом.
много букв.У Дары глаза цвета крепко заваренного черного чая. Глубокие карие, с крапинкой. Но когда она приезжает на базу утром 1 ноября 2009 года, совершенно вымотанная, и мельком смотрит на себя в зеркало, то отшатывается: у нее глаза цвета молочного шоколада. Светло-коричневые, матовые, не отражающие ничего. Как в фильмах ужасов. "Наверное, я просто слишком много смотрела в эфир".
Фильмы про Дневной и Ночной Дозор Даре нравятся больше, чем книги. В фильмах сформулировано самое главное, прямо словами сформулировано. Отличие Иных от людей. Нечеловеческие способности. Потому что Иные прошли через нечеловеческие испытания.
Дара плохой командир. Надо так: чтобы был план; чтобы имеющиеся в наличии люди были правильно и рационально распределены для решения задачи; чтобы распределение людей не входило в противоречие с их желаниями, целями, ценностями и всякой психологией; чтобы люди были заинтересованы; чтобы люди оставались живы. И здоровы, по возможности. Ну, и контору не палить, и устав соблюдать, и поменьше бессмысленных телодвижений. И да! Чтобы никто не успевал почувствовать себя ненужным, лишним, не при делах. Дара так не умеет. Для начала: у нее нет плана. Она с трудом представляет себе свое место, и не умеет решать за других, и не умеет командовать, и не умеет поддерживать дисциплину. Не умеет даже делать так, чтобы Влад делился полученной информацией. А меньше всего умеет подчиняться. И поэтому ей сложно упрекать Влада и Альку в том, что они тоже не особо умеют. Дара старается поменьше приказывать - чтобы не столкнуться с "мы не будем это выполнять". Дара просто не знает, что с этим делать. Когда игнорируют ее просьбы, ей как-то легче, психологически.
"Я не умею, но у меня получается. Не худший из вариантов".
Так сложилось, что у Дары нет друзей. У Дары есть отец. Есть воспоминания о светлых временах, когда она читала медицинские учебники у него в кабинете, и ездила с ним на рыбалку, и он учил ее драться. Есть возможность приехать в любое время. Попросить совета и помощи. Или просто выговориться. Дара не станет задействовать эту возможность. Трогательный детский миф "папа знает и умеет всё" рассеялся; понимание "папе будет слишком тяжело это знать" - хорошая стена. Прочная. У Дары есть мама. У Дары есть брат. Брат с женой и детьми живет во Владивостоке. Это значит, что у Дары есть возможность уехать к холодному восточному морю и пожить там какое-то время. Стараясь побольше гулять, чтобы не рождать неловкое молчание в чужой квартире. У Дары есть Отто Георг Класс. Ее ошибка и ее фантомная боль. Человек, которому можно рассказать все и в любое время; получить ощущение, что ты услышана, но не получить ответа. У Дары есть Вееда. Ее учитель. И лакмусовая бумажка. Если в минуту отчаяния и нерешительности Дара звонит Вееде, а "абонент временно недоступен", значит, она может справиться сама. У Дары есть Институт. Это значит: цель. Это значит: ты не одна, твоя спина прикрыта, за твоим фронтиром есть земля. Есть тыл, есть помощь. Есть те, кто умеют решать и знают, что делать. Есть... цех. И ты к нему принадлежишь, и он принимает тебя и не отречется. У Дары есть Екатеринбург. Есть Москва. Есть лоскуток Германии вдоль Рейна. У Дары есть Алька и Влад. Это не друзья и не единочаятели. Это... Дара не знает, как сказать. "Многое пережили вместе" - шаблонно и не про то. Это просто... Люди, Которые Есть Всегда. Это помощь в самый последний момент, когда ничего уже не ждешь и ни на что не надеешься. И это не люди. Такие же не люди, как и Дара. Это... постоянное ощущение их рядом. Натянутые ниточки. Но каждый слишком сам по себе и слишком о своем. И поэтому Дара не умеет рассчитывать ни на кого, кроме себя. У Дары есть Дианка Этлау, маленькая Дианка. Если бы у Дары могли быть друзья, то - Дианка. И это было бы как в книжках Крапивина. Но уже, наверное, поздно. У Дары есть Саша Мещеряков. Нежность, нежность. Доктор Хаус во сне; а наяву, когда Дара устало встает и понимает, что сейчас придется умирать, и, кажется, долго, и говорит ему: уходи, - он деловито начинает откручивать штангу от фиговины, на которой висит капельница, тяжелую штангу, и готовиться защищаться и защищать. Это "Новая графология-2".
Дара ненавидит терять, и боится. Дара всегда теряет осенью. И вот: Танец Стихий, рывок, пойманная волна, и то, что было единым, неумолимо распадается. Дара, Алька, Влад. Неумолимо распадается. Несмотря на пройденное. Несмотря на воды кризисов, в которые мы входили и из которых выходили мокрыми, но не захлебнувшимися. Несмотря ни на что. Время, отмеренное нам, закончилось. Падают последние песчинки. Осыпается золото молитвы. "Теперь я понимаю, как это работает".
Закрыть умирающего своим телом - хотя бы от пуль. Разумеется, это ничего не даст. Но я буду стоять до последнего, потому что не могу иначе, нельзя иначе. Вытаскивать - изо всех сил. И разговор на границе жизни и смерти, о которой невозможно сказать и почти невозможно думать. "Для чего ты меня держишь?" - "Ты должен жить". "Я никогда не видел, чтобы биоэнергет мог так. Даже самый сильный биоэнергет. Удерживать человека, который умер". - "Наверное, это от отчаяния". "Скажи хотя бы, как тебя зовут". - "Зачем тебе?". - "Мне надо знать. Меня зовут... Дара". - "Меня звали Алексей". - "А сейчас?". - "А сейчас не знаю". После этого совершенно невозможно называть его "сукой с саламандрой". Не в этом дело.
Вернуться. Оценить обстановку. Первое. Алька ушла - немедленно позвонить Вееде. "Алька ушла". - "Я решу этот вопрос". - "Спасибо". Влада тоже нет, но это нормально. Он сейчас придет. Вернется. Интуиция? Чувствовать друг друга - зыбкая привычка, на грани случайности; и Влад же тоже не стал мне - мне единственной - посылать телепатический сигнал. Как чувствовал. На мне как раз висел противотелепатический амулет. Костя без сознания. Дианке надо съездить на ту поляну. Дианка и Алька - молодцы. Здесь тоже интуиция: несколько дней назад я поняла, что именно Дианка может разорвать цепь, выключить одно из звеньев. Так и случилось. Транспортники. Они сделают остальное, решат, почистят. А мы можем заниматься тем, что осталось от нас.
У Лирического бигудёновка на голове и коготь грифа секретности в кармане. А у меня рюкзак собран, при помощи Н.С., смекалки и богини Аматэрасу. Измучившись сомнениями, белое платье выкинула; и интересно, что забыла?
Пять с половиной часов до взлета.
Дени, не забывай Лирического навещать и поливать, пожалуйста. (вот, никогда не было у меня тамагочи, и на 25-ом году случился!).
1. У моего героя в кармане ободранный сланец, а я свой уже зашила! )) 2. Перевыполняю план. У меня уже 2534 ведра, а я все нажимаю на кнопочку "еще ведер в студию"!
Вчера гуляла с ВВЧ вдоль прудов. Разговаривали о разном, за три месяца накопившемся, строили планы, слушали барабаны. Было хорошо. Потом я охотилась на мороженку. На определенную. Наконец добыла ее в магазине "На троих", пропахшем неопрятными людьми и расплавленной кокосовой стружкой. - Ижевское эскимо! Как в детстве! ВВЧ давится рвущейся из него фразой. Выдерживает паузу. Потом изрекает: - Знаешь, я хотел сказать: "Врешь! В нашем детстве не было эскимо!". В нашем детстве! Я не воспринимаю тебя как юное создание, - и, чуть подумав: - Это комплимент.
Выдох. Прогуляла, кстати, зеленый отпускной костюм. И ВВЧ показал мне дыру в заборе, через которую можно с Мамина-Сибиряка зайти в парк. И лето было летом, и "твое присутствие хорошо действует на мой мозг; вещи становятся объемными и в неожиданном ракурсе видятся", - и что с того, что в шесть лет я не подходила к маме поделиться своим устремлением постичь дао. Вполне могла бы подойти. Детали в мире складываются гармонично, как в калейдоскопе. Маджонги сходятся.
Но все это не помогает. Градус напряженности, волнений, задолбанности и недосыпа подошел к той точке, в которой мне начинают сниться сны про воплощенные телесные фобии. Обычно я себе такого не позволяю. А тут - в день перед отлетом, то есть сегодня, выкрошился передний зуб. За ним выпал второй. Почти безболезненно. Из десен при нажатии тек белесый гной. Родители оказались где-то далеко, не то в командировке, не то на отдыхе; произошедшее было столь ужасно, что парализовало меня совершенно. Я стояла перед зеркалом в ванной и не знала, что делать. Ладно хоть не плакала. Но я вообще не плачу в снах, кажется.
Последний такой сон, про выпавшие зубы, снился мне много лет назад. Возможно, десять. Потом дело не доходило до телесных страхов; были только сверх-телесные.
А на границе между домом и работой я поняла: лирический герой = журавль в небе. (вообще, странные стремления у меня во многом оттого, что с Н.С. я счастлива).
Одна в квартире. Работаю. Поймала себя на том, что нет ощущения "одна", но при этом и ощущения "в квартире есть еще люди" нет. Пошла разматывать цепочку. И обнаружила, что шум вентилятора сходен с наличием кошки.
Аааа! У моего героя есть зонтик Тоторо! И литературный штамм! И он их бездарно продаст, разумеется. ((
Талисманы мой герой меняет как перчатки. Я уж запоминать устала. Было святое деепричастие, потом чаша терпения, потом семигранная гайка, потом чего-то еще два, а сейчас амулеты поверхностного монтажа. Не представляю совершенно, как выглядят. Они бы так и писали сразу, а? "Талисман - неведомая байда". (я такой же фетишист, ага; и со штуками ношусь недолго, хотя всякий раз влипаю в них глубоко).
Стоптанные коньки на ногах. И осверкательный тесак в руке, чем-то мне это неуловимо напоминает Кэрролла. Кроме того: мой герой, миролюбивый характером, обладает потрясающим умением. Клинический удар называется; боевое, 7 уровня. Сразу видно: миротворец! (представляется похожим на УрукХая разлива 2004 года).
Ых.
Ну ладно; раз уж пост про Годвилль, то пусть тут будут выдержки из дневника Лирического. Рэндомные, набранные за последнюю дюжину дней и как бы намекающее, что яблочко от лошади недалеко падает.
Всевышняя, я слышал, что рукописи не горят... А вот мой дневник ещё и не тонет!
Помогал кабачкам метать икру.
Заглянул в мешок. Там уже начали создавать новую цивилизацию и строить храм в мою честь. Иду к торговцу, пока Всевышняя не заметила конкуренции.
Случайно помолился. Устыдился. Помолился специально. Надеюсь, Великая не заметит подмены.
Прими, Великая, жертву в 67 монет и сделай мне что-нибудь хорошее!
Поискал истину в вине на 129 золотых монет.
Рассказал торговцу длинную историю о своих славных подвигах. Скидку не дали.
Продал что-то аж за 326 золотых монет, но забыл посмотреть, что именно. Невнимательный я сегодня.
Качественно отсыпался.
Вглядывался в твой лик на карманной иконке... Всевышняя, если я поплачу от умиления, ты восстановишь мне здоровье?
Встретил в чистом поле красный флажок, обложенный единичками. Согнул его в вопросик и, посвистывая, пошёл дальше.
АПД. И, похоже, чувствует, что я уезжаю. Померил сам себе температуру, погрел молока, рассказал сказку. Великая, я у тебя приёмный, да?..