Вокруг меня крутятся бесконечные картинки. Наверное, так было с принцем Корвином, когда он шел по Пути в Ребма-Ратн-Я (вы не читали "Хроники Амбера"?), только...

читать дальшеНомер первый (господи, именно так Гумберт представлял толпе присяжных историю своего преступления, историю своей жизни, которая вся к тому моменту казалась ему суть преступлением - и что же значилось под номером первым?.. А номером вторым была, вроде, записная книжка...). А, неважно, номер первый. Мы пытались заснуть - во всяком случае, пыталась я. Стук колес был неплохой подушкой, а дремота походила на транс. Что еще? Слабый свет, какой обычно бывает ночью в поездах, мимо нас постоянно кто-то ходит, смех и песни, за окном проносится ночь - так и бывает: кажется, будто поезд стоит, а пространство проносится мимо него, и это приятно щекочет своей нереальностью. Бледное лицо (нос с небольшой горбинкой), волосы (курчавая проволока, жесткая только на вид) забраны сзади в хвост - я бы назвала это лицо приятным. Его имя было - Пушкин, и был он из Сургута (в свое время мне довелось и там побывать). Высокий, чуть сутулый - как практически все высокие люди. Его купе было через одно в сторону нашего вагона (несмотря на протесты проводников, где-то после полуночи мы окончательно перебрались в соседний вагон, к Сильвер и Антону - кажется, это были их законные места), но он остался с нами. Изврат (тоже сургутский) принес нам простыню.

Вечером он часто уходил курить в тамбур. Вначале с ним выходила и Золь, но потом она заснула. В первый раз он позвал меня с собой, я сидела на нижней полке, когда он встал. "Ты ведь не уйдешь, подождешь меня?" Вернулся быстро.

Говорили по очереди - Вик, Сатоко, Сильвер, Ги, Антон, Изврат, он сам. Я молчала весь вечер. Когда он протягивал мне свою кружку (пиво, потом чай), я только мотала башкой. Не осталось сил на слова. По-моему, в ту ночь мне так и не удалось по-настоящему заснуть.

... от сигареты сладкий...

Впрочем, я увлеклась. Их было трое. На "ВиМе" - Торрар, он умудрялся выглядеть постоянно взъерошенным при том, что его волосы были длиной не более сантиметра; вначале было темно, потом на лицо стали падать желтые и синие блики света и утро началось только в два часа (у костра всю ночь пели песни. "Тампль", Лора, огни, крики, убийства). Впрочем, мы часто просыпались. Вернее, часто засыпали. Ночь была теплая. Это была первая ночь, а значит - 17ый век. На следующий день он уехал. Я - только через день. Почти ни с кем не успела попрощаться. С ним тоже. Ах, да - и у нас в изголовье стоял тот самый череп в парике, называвшийся Пьер.

Второй - Ворон. Я даже знаю год его рождения - 1982. Фотография в паспорте абсолютно на него не похожа. Впрочем, паспорт я увидела позже, по дороге из Казани. А тогда - на "Провинции" - чем он был? Темные очки, черные волосы. Да, "Ворон" - к нему подходит. Наше знакомство началось... черт, Студент со Священником пили на брудершафт, второй этаж той самой дачи. Потом я ему завидовала, что в бане с Сашей Щаповым сидит именно он (и поет "Ланфрен-ланфра", впрочем, Саша там был с Ириной. Да, и был еще Канцлер. Хотя тогда меня озаботило то, что я не смог спасти своего Барона. Кажется, даже сильнее, чем после смерти (в качестве ученого-эльфа), я рыдал (Кот остановился и спросил, все ли в порядке по жизни, но я не поняла его вопроса), просил прощения у родственников барона и умолял Шамана меня не лечить, чтобы смерть избавила меня от тяжести этой вины. Более чем всерьез. Но это неважно. Случайно за столом мы оказались рядом, гречневую кашу ели из одной миски (я залезал вилкой то к Ирине, которая сидела слева, то к Ворону). Потом мы торчали на втором этаже, затем перебрались в баню - почти всей компанией. Пел Канцлер. Было что-то спиртное и две банки тушенки, впрочем, я не помню, но они быстро закончились. Сама история была длинней. Утром Ворон был не похож на Ворона вечернего. Волосы были спутаны, а еще у него был красный рюкзак. В электричке он сидел передо мной. Мы вышли раньше. Потом я много где слышала о нем. Следующая встреча - мы столкнулись в поезде, когда ехали на Зилант. Он меня узнал и поздоровался первым. В Казани проходили, здоровались мимоходом и забывали. Ехали назад - он сипел. Часто подсаживался к нам, говорил. Его зовут Андрей Михайлов, перед Казанью он завалил уголовное право. Вроде бы. История была длинней, но мы не вспоминали. Когда он шел дальше, мы с Сильвер обстебывали друг друга и СтрахоБелку, но это уже другое. Потом Ворон говорил что-то про Локи. И было два хокку, первое я не помню. Второе -



Крылышки мотылька,

как два говна пирога:

День и ночь.



Очень на него похоже. Никогда нельзя понять, пьян он или трезв, всерьез говорит или нет. Он всегда казался пьяным.

Неважно. Но одна картинка неизменно цепляет другую, а любая история длиннее, чем ее можно рассказать. Я цепляюсь за детали. Детали - не пеграда забвению, хотя я отказываюсь это признавать.

Номер второй. Ночь, скрип кожи. Удивительно спокойное бледное лицо. Спящий, он был красивым. За стенкой кто-то кашлял.

Я повернулась на спину. Темнота соревновалась с высотой потолка. Я вглядывалась долго, но так и не увидела его. Потом заснула снова.

Номер третий. Ясный, грустноглазый, неизменно пьяный и трогательный в своей любви к Настюшке и неро... и в своей обиде. Это не больше, чем я могу сказать. При этом жуткая сволочь и расп..дяй, что признает сам. И постоянно подтверждает словом и делом. Видела я его всего четыре раза, один вечер мы болтали по телефону (телефонная "жилетка" была моей), постоянно перекидывались ничего не значащими репликами в гостевой. Не знаю, с чего я взялась ему помогать. С чего списала все его косяки за пару пьяных фраз и безумный взгляд. Плюс ко всему он псих. Натуральный. Руки покрыты сетью шрамов. Когда отец был в Афгане, мать его била. Женщину за человека не считает. "Жена да убоится мужа своего". Crazy Angel - к нему очень подходит. На кисете пентаграмма, нескладные стихи, чем-то напоминающие песни "Арии". Где он сейчас, я не знаю. Он называл меня Мэй.

Номер четвертый - лето, жаркий полдень, поляна внизу ручей. Чай - вернее, не чай, а отвар из таволги. Собираемся - за малиной или играть в жмуры (классика любого похода, только Лиззи все время отказвалась). Тетя Маша спала под стогом. Туган бегал где-то в лесу, изредка хрустнет ветка или шевельнется куст. Мы сидели вчетвером - Минька, Лиза, Ленка Харитонова и я (тогда мы гостили в Сарге). Пели "Финрод-зонг" по ролям. Минька торопился. У меня хорошо получилась партия Лучиэнь.

Номер пятый. Впрочем, это надолго. Картинки задерживаются и меняются. Общего представления хватило.

"Своя игра". Вопрос: что находится между большими и указательными пальцами муэдзина, когда он призывает к молитве? ответ: мочки ушей.

Их было больше. Воспоминания - забавная вещь, они любят играть с нами в одним им понятные игры. Нравственный запрет становится почти физическим - вплоть до крупной дрожи и страха в глазах. Если я не думаю об этом и продвигаюсь медленно, он не дает себя знать, впрочем, граница постепенно отодвигается, но очень не сильно. Я всегда поворачиваю или ухожу раньше, чем достигаю ее. Запрет переходит даже в сон, сегодня убедилась. Там было то же самое, только я подобралась к границе ближе, чем когда-либо наяву. Хотя... были и другие сны. Тоже мои. Здесь я была собой.

Сказки. Слово, сказанное у костра, по силе приравнено к клятве. Дикая Охота. Разговор с Тао. Он говорил про страшный сон - в числе прочего. Неподвижность. Потом он сказал, что с любимым человеком не будет делиться своим прошлым. Я долго его не видела. Разве что мельком. Только в Самхей он успел шепнуть мне пару что-то значащих для меня слов.

Плащ сзади был сильно забрызган. Я до сих пор жалею, что дала И. почитать стихи. Тогда - пусть немного, пусть в глубине души - они казались мне хорошими. Я не считаю, что И. стал меня презирать. Не считаю, что ему понравились стихи. Скорее всего, он просто не думал о них. Он уже забыл обо мне, наверное. Мне почти удалось себя убедить, что меня это не волнует. Так и должно быть.

Все остановилось на Каине. Зенон Косидовский и Бродский, потом зачетная неделя и выставки. Лица и встречи - мое проклятие.

Интересно, Лиззи меня презирает или уже привыкла ко мне? Вот человек, с которым я нахожусь рядом и до сих пор не могу понять, о чем она думает. Смешно, но это волнует меня. Я к ней в некотором смысле очень привязана, хоть и не научилась отражать ее. Нечего отражать. Она сама никогда никого не отражает. Она - не более, чем она есть. Ни о чем серьезном мы с ней почти не говорим. Что-то вроде молчаливого соглашения и табу одновременно. У нас вместе получается хорошо молчать. К тому же, у нас много общих воспоминаний. Иногда мне кажется, что я на нее (и она на меня) похожа. Возможно. Впрочем, все не так.

Скапи от меня слишком зависит. И всегда зависела. Теперь я мало общаюсь с ней. Но это ничего не значит.

Все остановилось на Каине. Это было так:



Нож твой - в крови овечьей,

Другую он знал ли ранее?

Ты думаешь, будет легче

Изгнание без покаяния? -



и тишина. Глупо, верно? пастырем овец был не Каин, а брат Каина. Имя его мне не нравится. А оборот позаимствован из Катулла ("Кастор с братом Кастора". Люблю цитаты - даже слишком - и не люблю неумышленный плагиат. Часто граница размыта.

Скоро Рождество. Но это тоже ничего не значит. А еще я вдруг перестала узнавать себя на фотографиях. Похожее ощущение бывает, когда много раз подряд произносишь одно и то же слово, вдумаваясь в него: сперва начинает казаться, что ты ошибся и сказал не то, потом - теряется смысл слова и начинает казаться, что такого нет вообще. Ужасно глупо.

Почитал я тут названия чужих дневников (в процессе поиска Goton, разумеется, а не для собственного извращенного удовольствия).

Сколько там непризнанных символистов!

И ролевиков.

Даже Леголас какой-то в наличии имеется.

Но особенно, конечно, поразило название чьего-то дневника - "Песни Черной лютни".

От всего остального тошнить моментально перестало.

Еще бы - такое названьице!

Не знаю, может, у кого-то такое мироощущение (я временами тоже донельзя патетичен и сентиментален), но такое... похоже на заголовок какого-нибудь очередного Лориного перла из серии "новое прочтение Толкиена" (кстати, у Лоры содержание почти всегда соответствует заголовку. Это не упрек, ни Боже мой, просто вольные раздумья на тему).

Сразу же захотелось свой дневник назвать также красиво и претенциозно.

Например, "Записки Падшего Ангела" или "Крыло Ворона".

Или еще как-нибудь.

Потом представил себе гипотетическое содержание сего дневника...да при таком названии...

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. (Кстати, откуда это, интересно?)

Или каждый день новую запись снабжать таким заголовочком - в зависимости от настроения.

Ох... я и так в смятенных чувствах (и скачущих мыслях), а тут еще такое.

Короче, если кому нужна великая Россия - забирайте, что хотите делайте, только от великих потрясений избавьте.

Хотя тоже мне великое потрясение.

Вечно меня всякие мелочи выводят из себя. Тьфу!



... А что, кстати?.. Не самая плохая и далеко не самая глупая из идей, приходивших в мою голову...



ПОКА ЕЩЕ ОСЕНЬ.

"Забудьте на время о том, что на носу у Вас очки, а в душе осень!" (И.Бабель)



Звучит?