Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Ну вот, а теперь про всякие события последних дней.
1) Пришло письмо от Марио Ю, длинное и с картинками. И я его читаю (медленно, порциями - потому как почерк мелкий и больше похож на арабский орнамент), а когда дочитаю - буду писать ответ.
2) Еще ко мне очень неожиданно явился по почте новогодний слон. От Тэички. Слон заявил, что он - к восточному новому году, в связи с чем хочу спросить: а это КОГДА?! А вообще так здорово, и фольга оченно необычная (византийская: золото с одной стороны, пурпур с другой), и просто мяффк. Спаси-ибо! ))
3) В четверг, топая через пруд (это была не лучшая моя идея!), провалилась в воду и промочила ноги. Не сильно, но этого оказалось достаточно. Когда я говорю, что в мире нет детерминизма (ну, или есть сверхдетерминизм: все обусловлено всем), я забываю об одной прямой и донельзя загадочной связи между мокрыми ногами и больным горлом.
Это я к чему? У меня со вчерашнего дня жутчайше болит горло, я издаю сипы и хрипы и сильно мучаюсь с передвижением по улице. В помещении-то горло не особо болит. А еще стыдно, что не смогла сдержать обещание про "не заболеть"; я и правда была уверена, что все под контролем. Впрочем, я умащаю больной участок содовыми полосканиями, горячими питьями и всяческими таблетками, так что надеюсь к завтра быть здоровой. Ну, или хотя бы мочь нормально кашлять. ))
4) Вчера собирались однокурсно-женской компанией у Шустика (нашей старосты), отмечали сдатый гос. Обсуждали преподавателей, пили глинт и сливовое вино, лопали вкусности и стебались над собачкой Соней (ростом мне по щиколотку, несчастные глаза). Я научила народ играть в ассоциации (и отгадала Лосенко с четвертого вопроса!), в жужеляние и в крокодила, каковые игры поимели успех. А Машка уже-не-Гордусенка показывала фотографии со своего свадебного путешествия в Египет, так что мы наконец-то уяснили масштабы Карнака и как выглядит храм царицы Хатшепсут.
И все жалели, что раньше не собирались вот так, группой - и решили, что в следующие выходные совершим набег на уже-не-Гордусенку. ))
Вот надо же: у нас в группе уже двое замужем и Юлька, вроде как, тоже сбирается...
5) Опосля сбора у Шустика я отправилась к ШаТи, возвращать ключи, и по дороге претерпела множество мук от своего горла. Посему потребляла чай в больших количествах, а еще ШаТи сотворила мне сладкое печеное яблоко. Горло на этом временно успокоилось, позволив мне многословно обсуждать гриффиндорский антураж, играть в бридж на необычной колоде и переспрашивать правила термоядерных шахмат; правда, взяло реванш на пути домой (так что я невольно поставила рекорд, добравшись за 25 минут).
А еще ШаТи одарила меня прекрасными африканскими антуражностями - мяк! - и кучей фильмов на дисочке. Теперь я надолго обеспечена видеоматериалами.
6) У меня, кажется, как-то невнятно стремится наружу зуб мудрости. Который внизу и справа.
7) Сны мне в эти дни снятся совершенно феерические. На сегодняшнем сне наконец-то изловила и отрефлексировала: бывает так, что несколько раз за сон мне удается как-то совершенно незаметно изменить пол. При этом я остаюсь одним и тем же человеком, и возраст не меняется - но совершенно естественным оказывается то, что в предыдущем событии сна я была мальчик, а теперь девочка; а еще через несколько минут снова стану мальчишкой.
сегодняшний сон (что вспомнилось).Ряд событий сегодняшнего сна был примерно такой: некие мы через опасности шли к какой-то цели; вокруг была война, причем гражданская. Через реку мы перебирались маленькими группами, и когда перебрались, увидели, что с нами нет маленькой девочки Софьи. Сохли на траве, хмурые, и в какой-то момент я (мальчишка лет тринадцати) рванулся назад к реке, прямо в одежде, отчаянно поплыл назад на тот берег - за Софьей. Рядом со мной плыл мужчина, не помню, как его звали во сне (если вообще фигурировало имя), - самый старший и опытный из нас. И молчаливый. Тот берег был недружественный; если бы нам удалось вернуться живыми, это было бы чудо. Но и Софью оставить мы тоже не могли.
Тут небольшой фрагмент сна утек из памяти. Следующий эпизод - уже на том берегу. Какой-то монастырь, где держат Софью. И нас с этим мужчиной развели по разным помещениям. Я (та же самая, но на этот раз девочка лет тринадцати) сижу на лавке, за столом. На столе - самовар, чашки, какая-то еда, и я очень голодная, а напротив меня сидит медоточивая монахиня моих лет и уговаривает поесть. Смысл ее речей сводится к тому, чтобы я осталась, сделалась их сестрой - и тогда меня не тронут и Софья останется в монастыре. Тут она то ли меня называет "сестрой Марьей", то ли сама так представляется. И улыбается, змеища. И я понимаю: сейчас, если я выпью или съем что-то за этим столом, я уже не смогу вернуться на тот берег, путь станет закрыт. Я буду причастна. И вот я качаю головой и что-то говорю, достаточно грубо и резко.
В следующем эпизоде я опять мальчик. Сумрачный длинный коридор, мы стоим вдвоем с тем мужчиной, а перед нами - Владимир Ильич. Забавно? Да ни фига во сне было не забавно. Мы попали в совершенно безвыходное положение, в руки врага. Вот мы стоим и ждем чего-то, а потом Владимиру Ильичу приносят прутья неизвестного происхождения. Я понимаю, что сейчас он прикажет снять с нас рубашки и пороть до полусмерти, а потом выкинет за двери, избитых, потому что всерьез нас не принимает. И тогда я начинаю кричать (это даже немного истерика), что мы все-таки враги и заслуживаем расстрела, и на самом деле пришли сюда вовсе не за Софьей, а с целью покушения, мы все заслуживаем пули... ну, и так далее. И думаю: это хотя бы будет безболезненно. Владимир Ильич усмехается уголком рта и говорит: да уходите вы, кому вы нужны. Я даже дам вам коней. И через дверь мы видим: Софья и кто-то еще из наших сидят на рыжих лошадях, и еще стоят лошади для нас. Это надежда и это радость. Но в какой-то момент я замечаю в окне, краем глаза: по кругу двигаются солдаты в болотного цвета форме, в руках - винтовки с примкнутыми штыками. Помню хорошо, что приклады из светлого дерева. Ну разумеется, нам не дадут уйти! Совершеннейший идиотизм: солдаты начинают кидать винтовки, как дротики. Несколько винтовок втыкается в лошадей, но лошади продолжают неподвижно стоять; один штык ранит Софью, она падает на землю и кричит, кричит от боли. Тогда мужчина, который был со мной, выбегает (ни малейшего шанса на победу), вырывает винтовку у кого-то из рук, начинается каша, но в конце концов он падает, винтовка торчит у него из спины. А я никак не могу заставить себя выбежать и принять участие в сражении: я, в сущности, трус, я боюсь боли. Вот если бы там стреляли, я бы выбежал не задумываясь, это точно. Но так я не могу. Я представляю, как штык воткнется в меня рядом с позвоночным столбом, я плачу (кажется) и ложусь на дощатый пол лицом вниз, чтобы только не видеть хитрую и понимающую улыбку Владимира Ильича.
На следующий день во дворе этой постройки (казармы? монастырь?) были похороны, и все пространство до реки было усеяно мелкими белыми цветами. Ходили какие-то дамы с зонтиками, и слонялся я: чужой везде. На тот берег мне уже не нужно было возвращаться.
Чем закончился сон, не помню.

Только что приходила тетенька с избирательного участка, агитационная.
В прошлый раз она была с "желтизной" в виде "Комсомольской правды" и просила непременно прочитать про их кандидата на двадцать второй странице.
Ныне же она облагодетельствовала меня блокнотом (с кандидатскою харей на обложке, разумеется), шариковой ручкой с очаровательной надписью "Законы принимать - не булочками торговать" (к чему бы это? такое ощущение, что камень в чей-то огород), а кроме этого - двумя пакетиками огурцовых семян (сорта "Буян F1" и "Изящный", хы!) и рецептом фирменных огурцов тещи этого самого кандидата, четыре штуки.
Причудливые формы приобретает ныне борьба за власть...

А вы пойдете на выборы президента Медведева?

А у меня теперь есть косичка с бубенчиком!
Трям! (:

Хорошести дня: новый монитор, огромный и плоский; Анатолий Вассерман в "Своей игре"; мир выше нуля. Все течет, капает по карнизам и вообще прекрасно, как настоящая весна! И снежки легко лепятся в кои-то веки.
Завтра произойдет Самое Страшное, и можно будет слепить снеговика.

У меня уже начались спазмы. И холодеют конечности.
Валерьянки и спиртнаго духа!

лирика, немало.Сумерки, медленно переходящие в темноту. Совершенно зимний род сумерек, ранневечерние. И я стою по щиколотку в снегу перед своим домом.
В доме семь этажей. Его строили по спецпроекту потому что, укрепили фундамент. Мысль об этом трогает краешек сознания и отбрасывается.
Окна подъезда горят жарко-желтым, даже жарко-оранжевым светом. Лучшее из электричеств, даже пыльные стекла ничего не могут с этим сделать. За окнами - новый лифт. А крыльцо у моего подъезда - самое высокое. Оно выкрашивалось, как зубы старика, выщербливалось и разваливалось - но потом пришли дяденьки с цементом и положили этому конец. Теперь крыльцо цело и крепко. Только гранитные ступеньки как будто пообкусаны по краям (такие же были подоконники в нашей старинной школе).
В полтора раза меньше ростом, в синей куртке и шапке, извалянная в снегу, мокрая, по таким же зимним сумеркам я когда-то давно шла к подъезду. Много раз. И много раз он встречал меня таким же жарко-оранжевым электрическим светом. Я отряхивалась, в квартире развешивала по батареям штанье да перчатки, кидала мини-лыжи в прихожей.
Я играла в "царя горы", или прыгала с гаражей в сугробы, или до умопомрачения каталась с горок в парке дворца пионеров, а потом приходила домой, снимала доспехи и садилась решать задачки по математике.
У меня было две пары перчаток и еще две пары варежек в те времена. И я носила шапку, какую-то ужасно дурацкую. Точнее, шапок было много, просто они слились в один образ.
А теперь у меня нет никаких шапок, я не играю в "царя горы"; поднимаясь по лестнице, я шагаю через ступеньку; в нашем дворе сломали немало деревьев, когда делали детскую площадку, и сирень возле моего подъезда тоже сломали, а японские черемухи постарели и умирают потихоньку, и напротив крыльца постоянно паркуется некая иномарая пакость; кодовый замок на подъезде сменили на замок с ключом, потом на домофон, и новый лифт сделали, и все иначе. Мой дом стареет. Мой двор меняется. Я меняюсь. Я иду по тропинке, с ДВД-диском в руке, по щиколотку в снегу, мне двадцать один год, мой рост метр шестьдесят пять (или около того), но сумерки все те же, и дом встречает меня тем же жарко-оранжевым светом из-за пыльных окон подъезда, это все лирика - допустим! - но в какой-то момент мне кажется, что я вижу его глазами ребенка в синей куртке, изрядно извалянного в снегу, довольного и усталого.
"Мир не прост - он очень прост" (с) Скапи.
Нет, это не Итака. Это просто дом, в котором я живу с детства. И неправда, что незаметны перемены в том, что мы привыкли видеть каждый день.

В рамках подготовки к Самому Страшному изучаю "малую историю искусств".
Дошла до грецкой классики и в частности до Мирона. Прочитала все то пафосное, что. Засим встала перед зеркалом с репродукцией под ногами и воспроизвела позу "Дискобола", с гантелей вместо диска. Без проблем и без напряга простояла в оной позе минуту и подумала, что все это чушь, что про статую пишут.
Ну да, выразительная - но простая же поза! Какая динамика? какое нафиг одномоментное движение или сочетание разномоментных?! (а то так написано, как будто про "Танец" Матисса!). Сжатая, блин, пружина! Да этот "Дискобол" может еще полчаса так стоять и примериваться, прежде чем развернется и даст в морду скульптору швырнет свой снаряд в голубые дали!!
Эххх, эмпирика!
А Раскин - хороший и умный дяденька, честь ему, хвала и почет.

А я все равно люблю февраль. Пусть даже февраль високосного.
В феврале мне становится легче.
Жить, а не выживать.
Да, я помню, что "в феврале далеко до весны"; но все-таки близко. На расстоянии запаха. И как будто что-то с плеч сваливается, сразу выпрямляешься. И непременным атрибутом - ветер. И ахроматические цвета.
Все помнят сказку про двенадцать месяцев. Зимние там были - трое стариков, суровых и бородами заросших, подобно графу Лео Толстому. Бррр, неправда. Февраль видится мне юношей. Не мальчишкой, как Апрель, конечно, но все равно молодым. Со светло-русыми волосами и спокойным лицом. И в плаще. А может даже со скандинавинкой во внешности. Или сутулится немного. Но это уже дремучие ассоциации и ненужные подробности; главное же - февраль молод.
Февраль есть начало и ожидание.
Пересмотреть миниатюры Роскошного часослова герцога Беррийского!

1) Гранатовые зернышки.
Без улыбки понимаю: все это принадлежит памяти и утекает из нее помаленьку, как песок из горсти. Безнадежно далекое прошлое. "И значит, остались только иллюзия и дорога". К примеру, недавно нашла на карте области населенный пункт, а в нем - церковь; ту самую, где звонила в колокола в одно пасхальное утро. Нехитрая арифметика показывает, что это было почти шесть лет назад.
А в столе хранятся исписанные тетрадки. Документальные свидетельства. Ведь когда-то я перестану верить в то, что все это действительно со мной было. Случается, я путаю давнюю явь и сны. Силюсь вспомнить слова и жесты, но они растворяются в тумане. И так далее.
2) Читаю "Аполлон", шелестю конспектами и медленно отчаиваюсь.
3) В компании племянника Женьки посмотрела "По секрету всему свету".
Пошарилась по шкафам в поисках Драгунского - а он тю-тю. Интересно, куда?
4) Вспомнила субботу, когда, побывав у мормонов, сидела на скамеечке во дворе Крестовоздвиженского монастыря и читала Коран.
То были противоречивые чувства: неловкость (вплоть до стыда), осознание неуместности (скорее меня, чем Корана), спокойствие, умиротворение, слабый страх (неизвестно чего) и шут знает что еще.
5) Мне всегда не хватает смелости.